Он вздыхает, запрокидывая голову. Немного разозленный, утерявший тот пацифизм, с каким рассказывал основную часть истории, грубо хватает со стола стакан с яблочным соком, мгновенно осушая его больше чем на половину. Как никогда велико ощущение, что хочется Эдварду чего-то покрепче.
Я не собираюсь медлить. Отодвинув на задний план и свои стенания, и слезы, и ненужную жалость, встаю со стула. Правую свою руку оставляю в его ладони, а левой, под насторожившийся взгляд зеленых глаз, чуточку помутневший, обнимаю мужа. Становлюсь сбоку, давая крепко к себе прижаться и, не чураясь, как следует обхватить руками.
— Ты имеешь полное право злиться, — успокаиваю его, невесомо поглаживая волосы, — не прячься. Я понимаю. Я все понимаю, милый.
Эдвард тяжело (слишком тяжело за все время нашего знакомства) вздыхает, лицом утыкаясь мне в грудь.
— Я злюсь не на него, Белла. И не на эти деньги, которые выкинул. Вся моя злоба направлена на себя.
Уверенным движением провожу пальцами по его вискам, касаясь лба, а затем опускаюсь ниже. Мои красивые скулы, чувственный рот… я слишком сильно люблю этого мужчину. Как я могла обижаться на него?
— На себя?
— Да, — неумолимо расслабляющийся под моими пальцами, Эдвард хмыкает, — что поверил. Вера это худшее, что может быть у человека. А уж когда она разбивается…
— А другие врачи?..
— Они мне все объяснили еще здесь, в Штатах, — он закрывает глаза, выравнивая дыхание. Я подступаю на шаг вперед и держу его совсем близко к себе, — и я же убедился не раз, просто это от безнадежности, понимаешь? Людям свойственно делать глупости.
— Надежда — не глупость.
— Знаешь почему? — Каллен целует мой живот, скрытый за топиком, — потому что умирает она, якобы, последней.
— И в тот день, когда мы встретились второй раз, ты что, действительно собирался?.. — у меня холодит кровь, а сердце бьется неровно. Это было запланировано, да? Под колеса машины, чтобы избавиться от боли. Чтобы раз — и все излечилось.
«Болевой синдром может приводить к суицидальным попыткам», — мамочки!
— Я не знаю, — Эдвард поднимает голову, снизу-вверх глядя мне в глаза.
Он такой красивый и такой беззащитный сейчас, полностью мой, в моей власти. Он открывается мне, рассказывает пусть и не слишком утешительную, но правду, не прячется… в душе, в сердце теплеет. Слишком сильно, чтобы это проигнорировать.
Я не удерживаюсь: наклоняюсь к его губам. Медленно, чтобы дать себя остановить, если что, целую их. Как самое дорогое, что есть в моей жизни.
— Не знаешь?
— Я выпил полторы или две, я уже не помню, бутылки водки, Изабелла, для храбрости. И решил, что готов смириться с тем, что сделаю в таком состоянии. С алкоголем приступы переносятся куда легче, а у меня он как раз начинался, когда пришел в бар.