— А как ты дошел ко мне? — недоверчиво спрашиваю, пытаясь принять такое объяснение.
— Без понятия. Наверное, пошел туда, где хотел оказаться больше всего, — Эдвард ласково мне улыбается и уже сам, погладив по плечу, просит нагнуться. Целует ощутимее, чем я. Смеется.
— Или где тебя больше всего хотели видеть, — с усмешкой отвечаю, потрепав по волосам, — я как раз думала о том, к какому же прекрасному незнакомцу упала на руки в опере.
— Чтобы он упал под колеса тебе, — муж разжимает наши руки, обеими своими ладонями обвивая меня за талию.
Я опять не успеваю ничего сообразить, как уже сижу на его коленях. И теперь вижу свое любимое лицо с куда ближнего расстояния, нежели прежде. Любуюсь им.
— Я тебя успокоил? — с надеждой и обеспокоенностью во взгляде спрашивает Эдвард, убрав с моего лица мешающую прядку волос, — хоть немножко?
— Очень успокоил, — уверяю его, не давая возможности усомниться, — ну конечно же, мой хороший… спасибо тебе!
— И ты больше не обижаешься?
— Я еще утром сказала тебе, что нет, — с удовольствием, какое сложно передать словами, обнимаю его за шею, устраиваясь на плече, — не волнуйся.
Он медлит несколько секунд, напряженно вглядываясь в стенку за нашей спиной. Однако все же решается спросить еще кое-что.
— Тогда, я надеюсь, мы закрыли вопрос с доктором?
Я никогда не слышала в голосе Эдварда столько робости, почти воедино слившейся с твердым намерением переубедить меня, если отвечу «нет». Он взволнован, но план действий есть. Есть искра, которая опять может загореться в пламя. За секунду.
Мне нелегко дается произнести свое тихое «да», но за то успокоение, что поселяется на напряженном лице мужа, я готова сделать это еще раз.
— По крайней мере пока, верно? — убеждаю саму себя, рассеянно поглаживая его шею.
— Пока, — он кивает, — Беллз, как только появится хоть один-единственный шанс что-нибудь сделать, как только я его увижу… я обещаю тебе, я попробую. Но пожалуйста, не заставляй меня снова идти на эту неоправданную ни по времени, ни по средствам терапию. Я не смогу снова лежать в этой больнице и смотреть на потолок. Знаешь, меня лучше вообще изолировать от врачей после Сиднея… от греха подальше.
Коротко вздохнув, я ерзаю на его коленях, устроившись поудобнее. С улыбкой и с нежностью, которую так заслужила, смотрю на дорогое лицо. На каждую его черточку, каждую морщинку. И особенно на глаза — такие честные, открытые и ранимые сейчас. Мои глаза.
— Я никогда и ни к чему не посмею тебя принуждать, — отвечаю практически так же, как говорил в свое время мне он сам, — ты сам будешь принимать решения. А я просто… я просто тебя люблю, Эдвард. И независимо от того, ходишь ты в клинику или нет, слушаешь меня или нет, все равно люблю. Вся эта канитель… я до ужаса боюсь потерять тебя, вот и все. И мне тоже больно, когда я вижу, как ты мучаешься.