Комично? До жути. Теперь у меня нет даже телефона.
Я открываю багажник и забираю коробку с фигуркой к себе. Сажусь на водительское сиденье, треплю нервы своей колымаги и пытаюсь ее завести, что не кончается ничем, кроме моих усилившихся рыданий.
Как перед собой вижу обиженный, разозленный взгляд Эдварда, чей день рождения так грубо попрала. Вижу его расстройство и то, как, возможно, разрывает наши отношения.
Или считает, что я разорвала?.. Если позвонит родителям, они скажут, что я уехала в Батерст, но зачем, неизвестно. А додумать может каждый… я бы и сама смогла.
Ожившее в этой бездне радио отнюдь не добавляет позитива. Песня года, резюмируют они, песня, от которой мурашки по коже… и голос солистки, выбивающей из меня остатки слез.
Со слишком своевременными словами, почти гимном моего упаднического положения:
«Золотыми рыбками быть непросто.
Залатать бы нитками все вопросы.
Снова в ту же реку, терять дар речи.
Золотыми слитками не залечишь».
Вот что бывает с теми, кто мнит себя золотыми рыбками, способными исполнять все желания и удивлять. Затянет их синее-синее море, не отпустит. Утопит. По голове тем самым золотым слитком.
Теперь я знаю.
…Но больше интересен конец истории, нежели ее начало и заплаканная средина. Потому что самое главное происходит в конце, когда я уже в квартире Эдварда возле сиднейской оперы, а не здесь, на жаркой трассе.
Вместе с нежно-хранимой коробкой, умершим телефоном и жалкими слезами австралийских долларов меня забирает каким-то чудом ехавший мимо грузовик, отвозивший плату за семена в Батерст, являющийся крупным экономическим центром ближайшего сельского района.
И уже добравшись до дома, где остались в другом кошельке пятьдесят долларов, я беру такси. Не переодеваясь, не умываясь, даже не расчесываясь. Беру и хочу как можно скорее добраться до Эдварда — на часах уже далеко за полночь. Он не простит меня, если приду утром. Я бы не простила…
Квартира, мне на счастье, не оказывается пустой. Я нажимаю на звонок, крепче перехватив свой подарок и с надеждой глядя на металлическую дверь.
Она открывается.
Ее открывают.
С полупустыми глазами, эмоции которых накрывают меня с головой после первого взгляда, с презрительно сложенными губами, Эдвард позволяет ручке меня впустить.
Хочет сострить, нахмуриться или поморщиться — я не знаю. Вполне возможно, надеется позлорадствовать. И только мой внешний вид испепеляет в нем это желание. Пугающий — слишком мягко сказано. В тонком топике с едва ли не порвавшейся бретелей, в шортах, грязных от масла машины и песка трассы, с покрасневшими от стояния на солнце руками и лицом. А еще со слезами. А еще со всхлипами. И тонкой царапиной на лбу от того, что ударилась о дверь автомобиля еще до того, как поняла, что он заглох.