Удовлетворенно выпрямляюсь, иду к рукомойнику. Споласкиваю руки, подхожу к столу, кладу блистер с таблетками на стол, объясняю Клавке, что давать по две штуки каждые четыре часа, что разом сожрать, чтобы разом выздороветь их нельзя. Пугаю, что заворот кишок будет. Кивает. Еще говорю, что шибко шевелиться Митьке пока не нужно, пусть поваляется, пока рана не подсохнет. Что может быть треснуло ребро. Как рана затянется, можно будет самому ходить "до ветру", но резко не двигаться и ничего пару месяцев не делать, иначе не срастется. Чтобы сам болявку не колупал, чтобы руки мыл, и все, кто его обихаживать будут, тоже прежде руки с мылом мыли или спиртом или самогоном протирали. Что бинтовать не нужно, так быстрее заживет, главное, чтобы в тепле и без рубахи. Спохватываюсь — на блистере есть дата выпуска, не дай бог кто-то увидит, беру его в руки, вылущиваю все таблетки на тряпку, еще раз говорю про дозу — две через четыре…
С медицинской частью закончили, убираю аптечку в рюкзак, пантенол в карман, перед уходом еще на рану побрызгать… Пока изображаю лекаря, Митяй засыпает. Михалыч добреет лицом, улыбается и садится к столу, приглашает меня. Сажусь так, чтобы видеть входную дверь, Сайгу кладу на колени. Ну, сейчас будет веревки вить и на кукан насаживать. Клавка приносит чай и садится рядом с Михалычем.
— Ну, мил человек, как тебя звать-величать?
Улыбаюсь и говорю:
— А как и тебя — Михалыч! Отца Михаилом звали.
Староста хмыкает в бороду.
— Хе, Михалыч. Ты хто таков будешь? Порошки, машинка хитрая, руки как фершал моешь, гутаришь по городскому. Ты ить дохтур али фершал?
— Не совсем.
— Не совсем — это как? Кто ты вообще таков? Бороды не носишь, усищи только, голову бреешь, но на татарина не похож. Руки белые, господские, одет справно, ботинки добрые, подошва толстенная, небось сносу им нету. Да и сам справный, эва пузо да харю-то наел. Ружжо ненашенское, складное какое-то. На беглого не похож, от тех зверем за версту в нос шибает, а ты как рубль новый — весь ладный да чистый. И мыло у тебя барское, духовитое. Ан во двор залез, подглядывал, подслушивал, хлеб с картофелей покрал, троих зараз обезножил-обезручил. И стреляешь больно ловко. Очень уж ты непрост, господин хороший… Я староста, стало быть — власть, так что ответствуй, кто ты и зачем.
— Правды я тебе доложить правов не имею, Петр Михалыч, а врать не буду, не мальчонка уже. Точно могу сказать — я не варнак какой, не злодей, не каторжанин беглый, никто меня не ищет. Вреда от меня… кхм, есть трошки, глупо получилось, чего уж там. Однако, что мог, я уже исправил, Митяй за пару недель оздоровеет, я уйду и никакого вреда, окромя пользы, от меня не будет.