- И вы совсем одна? - спросил доктор рассеянно, все еще рассматривая портрет.
- Да, я и сын. Разве этого мало? Анжело художник. Его имя мало известно, вряд ли вы о нем слышали. До самого последнего времени он боролся: с миром, со своими планами, с собой и со мной. Да, и со мной: я ведь целый год упрашивала его ехать. Я чувствовала, что ему это необходимо. Однажды он спросил в шутку: "Я или ребенок?" Я сказала: "Ребенок", -- и он уехал.
- И когда вернется?
- Не раньше, чем мальчик научится выговаривать свое имя, так мы договорились.
Доктор хотел что-то заметить, но Клара рассмеялась:
- А так как это довольно трудное имя, то дело будет еще не скоро. Анжелино исполнится летом только два года.
- Странно, - сказал доктор.
- Что, Георг?
- Как хорошо вы понимаете жизнь. Какой вы стали взрослой, как вы молоды. Куда делось ваше детство? Мы ведь оба были такими... такими беспомощными детьми. Это уже не изменишь и не забудешь.
- Так вы полагаете, мы обязаны страдать нашим детством? Ради справедливости?
- Да, я думаю именно так. Страдать тяжелой тьмой позади нас, с которой мы храним такую зыбкую, такую неясную связь. Приходит время, и мы отдаем ему наши первые всходы, любое начало, любую близость, побеги того, что, может быть, должно было состояться. И вдруг видим: все кануло, словно в пучину, и мы даже не знаем, когда.
Мы этого попросту не заметили. Словно ты собрал все свои деньги и купил на них перо для шляпы, - миг, и первый же ветер сорвал его и унес. Разумеется, ты приходишь домой без пера, и тебе ничего больше не остается, как только гадать, когда оно от тебя улетело.
- Вы думаете об этом, Георг?
- Уже нет, теперь я отступился. А начал где-то после моего десятого года, когда перестал молиться. Все прочее меня не касается.
- Как же случилось, что вы вспомнили обо мне?
- Именно поэтому я и пришел к вам. Вы единственный свидетель того времени. Мне казалось, я найду в вас то чего не могу найти в себе. Какое-нибудь движение, слово, имя, от которого что-то зависит - прояснить...
Доктор опустил лицо в свои холодные беспокойные руки.
- Я помню так мало из моего детства, - сказала Клара задумчиво, словно я прожила уже тысячу жизней. Но сейчас, после ваших слов, мне кое-что припомнилось. Вечер. Вы неожиданно появились у нас: ваши родители куда-то ушли, может быть, в театр. У нас яркий свет. Отец ждет гостя, одного родственника, если я не путаю. Он должен был приехать из... впрочем, не помню, откуда, во всяком случае, издалека. Мы ждали его уже более двух часов. Двери были раскрыты, горели лампы, мама то и дело подходила к софе и разглаживала покрывало, отец стоял у окна. Никто не решался сесть, чтобы не сдвинуть со своего места стул. Тут пришли Вы и стали ждать с нами. Мы, дети, прислушивались у двери. И чем дальше, тем более чудесным представлялся нам гость. Мы ведь даже боялись, что он придет раньше, чем достигнет высшей степени великолепия, к которой он, пока отсутствовал, приближался с каждой минутой. Мы не боялись, что он мог не прийти совсем: мы были уверены, он вот-вот появится, но мы хотели дать ему время, чтобы он стал большим и могущественным.