— Многое мы прошли, — Аурон коснулся помятого шлема и отстегнул его, демонстрируя изнеможённое и измученное битвой лицо, покрытое сетью кровоподтёков, на месте, где сильно вогнулся шлем — на правой брови, под левым глазом и у челюсти. — А ведь я даже не думал, что всё так произойдёт.
— Что именно, господин?
— Ровно по воле Бога мы сможем взять штурмом главную дорогу и попытаться захватить Дворец… хотя мы его так и не захватили. И мы вот-вот подойдём к концу войны. Ты чувствуешь, как он близко, Маритон? Конец всего этого, — рука, обтянутая металлом и печаткой устремляется в сторону пылающего города. — Ещё немного и конец всему этому.
— Да, — пытаясь тряпкой утерпеть сажу с лица, отвечает Маритон и смотрит в практически чистый, но гордый и мужественный лик командира, что с печалью взирает на картину хищной войны, которая квартал за кварталом пожирает город. — Скоро она закончится, только боюсь, этого мы не увидим. Во Дворце слишком много врагов. Гвардия, Киберарии и ловушек до чёрта. Мы не выйдем отсюда, — мрачно заключил Маритон, вспомнив, что сюда они пробрались с жестокими боями через все сегменты Дворца, обходя скопления врагов как можно дальше.
— Знаешь, я даже и не думал, что сегодня выживу к вечеру. Мы живём, чтобы умереть ради великой цели. И только отдавая жизнь за нечто славное и светлое, можно верить, что мир станет лучше.
— Интересный у вас настрой, — отбросив тряпку проговорил мужчина.
— А у тебя какой? Ответишь, наконец-то, Маритон, за что ты сегодня пошёл на войну? Во имя чего столько крови оказалось на твоих руках?
Губы мужчины разошлись в нечто среднем между улыбкой через боль и жестокой ухмылкой, преисполненной сумасшествием через моральное потрясение.
— Я? У меня много причин… я ведь был ещё мальчишкой с родителями, когда застал рождение всего безумия. Затем нас рассоединили и лишили меня семьи. Потом на службе Аккамулярия и увидел столько идейной несправедливости. А затем я… влюбился. Девушка по имени Анна запала мне в душу, но она с неистовством чтила все постулаты Информократии до тех пор, пока не получили компромат. Всё кончилось тем, что её казнили. Убили за обычные чувства, сожгли, как тряпицу.
— Вот это ирония! — то ли усмехнулся, то ли восхитился Аурон. — Тот, кто застал рождение власти, терпел её и служил ей, во имя обычной любви, собственноручно казнил её, стал палачом для всей Информократии. Это же какая сильная тяга была к человеку?
— Скажите сеньор, а ради чего вы обагрили клинок? — быстро перевёл тему Маритон.
— Не обижайся, — Аурон почувствовал нотки обиды в голосе парня. — Я считаю твой повод достойным. Ты спрашиваешь, за что я борюсь? Не за идею… нет, но за людей и за то будущее, что им уготовано. Я был бандитом, душегубцем на службе новых феодалов старого, погибающего мира, выстроенного на костях Италии. На моих руках много крови невиновных и шанс исправить положение для меня залог… спасения души. Наверное, послужив у того мрака, который мы выжигаем я понял его опасность и как моя душа осквернилась. Да, я сражаюсь за неё, за душу, ведя за собой армии Канцлера, так как для меня это последний шанс искупить множественные грехи прошлого.