Вследствие недостатка денег издание брошюры не состоялось, и Андерсен сообщает своему патрону, что он посоветовал отослать эти документы в Америку, где их легче опубликовать.
“Таким путем, — пишет он Лео, — мы сможем, может быть, овладеть этими документами, так как все пассажиры обыскиваются в Англии”.
Характеризуя содержание и форму как этих двух, так и всех остальных писем, докладчик отмечает сердечный тон их, несомненно, товарищеские отношения между Лео и его корреспондентами, посылку первым довольно крупных сумм денег своим агентам и, наконец, то, что все эти агенты, русские революционеры, имеют некоторые основания, как религиозные (все они инородцы), так и коммерческие, предавать Россию в пользу Германии. Кроме Андерсена и Орловского, доклад упоминает еще и третьего корреспондента — Маркса и устанавливает идентичность Эмиля Лео и Сержа Сартеля. Маркс с иронией рассказывает, как Голландия переполнена русскими подданными (сплошь дезертиры-евреи, ненавидящие русских всеми силами души).
Особенно это письмо, по мнению докладчика, равно как и тон всех остальных писем, скорее враждебный России, заставляет отбросить гипотезу, что Лео и его агенты находятся на службе у русского правительства, если только не предположить, что они одновременно служат и революции, предавая одновременно и правительство, и революционеров…
Доклад этот, благодаря близким связям Красильникова с Surete Generalle и с французской контрразведкой, был, конечно, доведен до его сведения, и хотя доставил ему немало хлопот, но в конце концов ему удалось все же добиться, чтобы переписка между его двойниками (Лео и Сартель) и их секретными сотрудниками оставалась впредь неприкосновенной, несмотря на подозрительное содержание и враждебный тон по отношению к России…
Эти маленькие служебные неприятности с лихвой покрывались громадными выгодами как чисто материальными, так и духовными — в виде чинов и орденов, которые принесла Красильникову война.
Дело в том, что во время войны было не только отменено запрещение заграничной агентуре заниматься военным шпионажем, но Красильникову сначала графом Игнатьевым, начальником русской контрразведки в Париже, а затем и самим министром внутренних дел Протопоповым было дано даже специальное поручение заняться многими вопросами, носящими характер настоящей военной контрразведки. Красильников завел своих собственных агентов, специально отдавшихся военному шпионажу, но, кроме того, привлек к этому делу и агентов заграничной агентуры — постоянных своих сотрудников, как французов (Бинт и Самбой), так и русских секретных сотрудников. Такое “смешивание” двух различных “ремесел” не только не принесло пользы делу военной контрразведки, но даже, думается, повлекло за собою весьма печальные последствия, доселе еще не выясненные: укажем здесь хотя бы на опубликованную предсмертную исповедь провокатора Долина, переговоры его и полицейского чиновника Литвина с немецким посланником в Берне. Приводимый ниже документ наводит на весьма тяжелые сомнения.