И разве есть у меня с ними что-то общее?
Конечно, нет.
Однако в Магистерию я все-таки пошла. Больше для того, чтобы окончательно удостовериться — нет у меня никаких чар. И продолжить жить, как прежде — спокойной и понятной жизнью.
Со мной собралась тетушка. Моя родственница никак не могла прийти в себя от бед, свалившихся на дитятко — то есть меня. И поглядывала жалостливо, и все норовила подсунуть какую-нибудь вкусность, хотя я давно выздоровела и вообще ощущала себя прекрасно. Отделаться от тети я не смогла, так что с утра в понедельник надела свое лучшее платье — синее, длиной ниже колен, с белым бантом у горла, плотные шерстяные чулки, ботинки со сбитыми носами и старую куртку. Осмотрела себя в зеркало. Скривилась. Подол висел тряпкой, и мои торчащие из колодок обуви ноги смотрелись тонкими веточками, а потрепанная куртка портила и без того неприглядную картину.
К платью нужно пальто, но оно осталось в недрах ледяной реки…
На миг взгляд остановился на черной коже, качающейся на крючке моей комнаты. Мужская куртка. Чужая. Едва уловимо пахнущая чем-то свежим и горьким. Парфюм из какого-нибудь салона ароматов, где бумажки с ценами пугают рядом цифр. Бархатная подкладка. Скромная бирка известной и дорогой фирмы на изнанке.
За прошедшие дни я изучила куртку вдоль и поперек. Никаких бумаг или опознавательных документов. Незнакомец, столкнувший меня в реку, не оставил следов. Лишь куртка, деньги за причиненные неудобства, и приказ все забыть. Приказ, подкрепленный магическим внушением. Вот только я почему-то помнила.
О том, что на самом деле случилось на мосту, я не рассказала ни лекарю, ни родственникам. Потому что понимала — не стоит. Незнакомый парень принадлежал другому миру, миру Королевства Бездуш, а я с детства усвоила — соваться к таким не стоит. Они сильнее и злее. Не зря кварталы за ажурной оградой прозвали так, ох, не зря. Сильные мира сего не знают жалости, а заклинатели — и подавно.
Но иногда, поглаживая бархат внутри куртки и вдыхая дразнящий аромат, я сжимала кулаки, размышляя о владельце этой дорогой вещицы. Как легко он сбросил ее с плеч! Подачка, призванная заткнуть мой рот!
— Сволочь, — шептала я, надевая куртку и поднимая воротник. — Что б тебя… Попался бы ты мне!
И снова встали перед внутренним взором злые зеленые глаза и искривленный от досады рот.
— Тина, ты готова? — тетя выдернула меня из мрачных мыслей, появляясь на пороге комнаты. — Ты еще даже не одета! Ну что за девчонка непутевая!
Меня мигом закутали в шарф, натянули на лоб вязаную шапку с пушистым помпоном и решительно потащили на улицу. С утра небо заволокло низкими тучами, осень лениво присыпала город мелким снежком. Я глубоко вдохнула острый воздух и вслед за тетей двинулась к станции. Магистерия находилась на другом конце города, за ажурной решеткой. Ехать пришлось на звенящем от напряжения и магии составе, место в нем дешевле, чем в наемном мобиле. За окном потянулись привычные и родные улочки — кривоватые, не очень чистые, с невысокими домами и завешенными сохнувшим бельем балкончиками. Узкие проулки, ставни, выкрашенные в кирпичный и зеленый цвет, выбитая брусчатка. Скамейка возле чайной, где меня впервые поцеловал мальчик, водонапорная колонка за углом, где я истово терла губы, отмываясь от позора! Мой мир. Привычный и понятный.