— Притих, — ответила Елена Николаевна. — Тихо поет…
— Открой-ка, Саня, форточку, я послушаю, чего он там тихо поет, — попросил Аристотель, а прислушавшись, ахнул и устремился на балкон.
Там внизу, в темном дворе, под тополем, скинхед и очень скверный ученик Шамин пел тихо:
Слыхали ль вы за рощей глас ночной
Певца любви, певца своей печали?
Когда поля в час утренний молчали,
Свирели звук унылый и простой…
— Слыхали ль вы? — печально подпевали лысому негодяю его дружки, почти невидимые, только стальные заклепки на кожаных куртках поблескивали во тьме.
— Юрка! — позвал Аристотель, когда песня смолкла, и его мощный голос отчетливо прозвучал над притихшим двором.
— Чего? — отозвались из-под тополя.
— Поёшь?
— Пою.
— А что я тебе говорил?!
— Чего?
— Печалься, милый, пой. Пусть душа растет…
— В гробу я видел эту душу! — тоскливо отозвался Шамин. — В белых тапочках!
…По ночам приходили Сане в голову новые странные мысли. Мир, казавшийся прежде таким простым и ясным, вдруг затуманился, четкие незыблемые его границы дрогнули и растаяли, и в бликах света и тьмы различал уже Саня какие-то новые очертания другого мира… Может быть, не так ярки в нем были краски, не так ясно и безоблачно небо, а добро и зло существовали, так крепко переплетясь, что непросто их было отличить друг от друга, но что-то уже тянуло Саню туда, заставляло без печали проститься с прежней ясностью, с четко обозначенными «хороню» и «плохо»… И уже не казалось Сане, Александру Арсеньевичу, что быть взрослым — постыдно и скучно… Он уже догадывался, что взрослые — как дети. Разные. И так же, как дети, беззащитны. И так же мечтают, обижаются, плачут… Ведь взрослые — это выросшие дети. А дети — будущие взрослые. И жить им надо, взявшись за руки…
Так думал по ночам взрослеющий учитель географии, а по утрам его долго будила Елена Николаевна, но Александр Арсеньевич прятал голову под подушку, вставать не хотел.
В конце концов вынужден был вмешаться Арсений Александрович: утром он стащил с географа одеяло и грозно осведомился, собирается ли Александр Арсеньевич идти сегодня на работу. Позавтракать Саня не успел, всю дорогу бежал бегом и появился в классе за секунду до звонка. Но урок начать не успел: в коридоре затопали, кто-то спешил, мчался что было духу, рванул дверь…
— Митька убился! — крикнул Кукарека, встав на пороге.
У Александра Арсеньевича как-то скверно дрогнули коленки и голос сел.
— Какой Митька?.. — сипло спросил он.
В классе наступила гробовая тишина.
— Хрюшкин… — прошелестел Кукарека. — Вы же сами… не велели…
Вахрушев Митька прыгнул с третьего этажа. Сегодня, рано утром. Его увезли в больницу. Больше Кукарека ничего не знал.