— Понимаю. А старик не поймёт, пока не скажешь.
Только нравоучений мне и не хватало.
— И у него попрошу прощения. Довольна?
— Более чем, — улыбнулась Милвена, вытащив ещё одну книжку и присев напротив.
Что бы вы думали? Мне стало легче. Даже как-то веселей.
Ненадолго.
Ровно на час, пока не поняла, что не бывает у некромантов столь специфических возможностей, как перемещение на Грань. Или в междумирье. Знать бы ещё, как оно толком называется…
— Слушай: «Магия Грани доступна только тем, кто непосредственно с ней связан. Подобная связь устанавливается со смертью родственника первой крови: родителей или родных братьев-сестёр. Но самая сильная связь с ней у тех магов, что уже бывали на Грани», — зачитала Милвена и передёрнула плечиками. — Жуть какая.
— Жуть… Как это «бывали на Грани»? Умирали, что ли?
— Ты у меня спрашиваешь? Кто из нас некромант?
— Я некромант, — нехотя согласилась я. — Толку только…
— Ну спроси у куратора, что это означает.
Ага, у него спросишь… Могла бы спросить — не сидела бы здесь.
Мать моя, святая женщина, всегда говорила…
Мать моя…
Точно.
— Прости, Мил. Кажется, у меня срочная практика, — подскочила я со стула и выхватила из её рук небольшую книжечку. — Вечером всё расскажу.
— Угу. От тебя дождешься… — проворчала она и добавила уже громче. — Смотри только не пропади опять на неделю.
— Молодые люди, — проворчал за стойкой старичок Сикер. — не забывайте, где находитесь.
Но всё это слышала уже моя спина.
* * *
Осень чихала сырым ветром. Дрожала жёлтыми листьями. Соплила грязью под ногами. Её знобило моросью.
Осень болела, а страдали от этого люди.
Например, я.
Никогда не любила осень. В первую очередь потому, что за ней следовала зима. А зима тяжёлое время для бездомной попрошайки. Впрочем, для бездомной воровки оно ничем не легче.
Зима это всегда холод и голод. А осень — сырость. Но обе они — болезни. Тяжёлые простуды, спутницы прохудившейся обуви и лохмотьев, что служили таким как мы одеждой.
Зима и осень — это всегда обозлённость. Всегда отчаянье…
Именно осенью мы с Лиской остались сиротами, попали в приют. Ну, а дальше вы и так знаете.
В общем, мне не за что любить осень, даже когда она красуется золотом и багрянцем одежд. А уж когда она такая…
О чём-то таком я думала, хлюпая по лужам добротными сапогами из кожи неизвестного мне чудища, которые магистр Волен приобрел для меня в самой дорогой обувной лавке Горвиха. Осень не могла забраться под плотный, чёрный, как у всех некромантов, плащ. И оттого злилась порывами ветра и простужено гудела сквозняками в пустых переулках.