Пока я про все это думал, двое со «стенами» явно увидели меня и направились прямиком к открытой двери планера. Остальные остановились метрах в пяти-шести от планера.
– Stac! Rece do gory! – предельно значительным тоном объявил волосатый с сержантскими лычками и тут же добавил: – Upusc bron! Wisiasc!
Похоже, он ожидал увидеть перед собой десяток вооруженных германских десантников и придумал эти первые фразы явно на бегу. Правда, он, явно впопыхах, предложил поднять руки и бросить оружие почему-то на польском (любые уважающие себя немцы точно не поняли бы этот «язык унтерменшей»), что выглядело даже забавно. Ну а мне бросать было особо нечего, но я подчинился и, послушно подняв руки вверх, выбрался из планера. По команде орла с сержантскими погонами внутрь нашего аппарата немедленно полезли второй автоматчик и один из деревенских панычей. Через минуту они вытолкали наружу растрепанную графиню с маленьким чемоданчиком в руках.
– Prezezsukaz! – приказал их якобы сержант и, закинув ремень своего автомата-огрызка за плечо, начал с большим знанием дела обшаривать мои карманы. Вытащив из моего пиджака бумажник, документы, швейцарский ножик и, наконец, заряженный «люгер» (сразу же заткнутый им за поясной ремень), он предельно мерзенько усмехнулся. При этом мой лопатник тут же был переправлен «сержантом» в нагрудный карман мундира – чувствовалось, что делиться наличностью с подчиненными он сегодня не собирался.
Одновременно двое «экстремистов» обшаривали планер изнутри, похоже, ковыряясь в наших чемоданах. Стоявшая справа от меня, ближе к хвосту планера, графиня сразу же напустила на себя предельно трагический и несчастный вид – упираясь спиной в полотно фюзеляжа, она со страдальческим выражением на лице держалась обеими руками за выпиравший под расстегнутым пальто живот и морщилась, словно от кислого. Белобрысая санитарка и двое ненавязчиво державших нас на мушке селюков смотрели на нее с сочувствием. Однако, уже успев кое-что понять насчет графини, я понимал, что в данный момент убедительно изображавшая, что вот-вот родит, Ката явно оценивала противника и считала возможные варианты дальнейших действий – уж больно выражение глаз у нее было специфическое…
– Kim jestes? – спросил повстанческий сержантишко, раскрывая мой паспорт.
– Lese mir for diese papier und ich sage dir voher du kommst! – объявил я ему вместо ответа. Пшек при этом заметно оживился, хотя смысла слова «вохер» он явно не понял.
– Jestes turecki? – уточнил он, наконец разобрав пару страниц паспорта.
– Ja! Turkisch! Hijandat magurisik halkschin ramasan lar! Big bul bulijagjai! – радостно выдал я на непередаваемом, тарабарском языке. И пусть этот польский пан сломает себе мозг, пытаясь понять, что я сказал!