– С позавчерашнего дня ничего не ел…
– Охотно верю. И что? С киношниками какая связь?
– А у них тут, на окраине городка, временный бивак, палатки там, вагончики, буфет и охраны никакой…
– И что с того?
– Хотел, как стемнеет, попробовать разжиться чем-нибудь съестным…
– Ну-ну. Только я не думаю, что у тебя бы это получилось, с твоей-то монтировкой. С вероятностью процентов в восемьдесят тебя при такой попытке повяжут, отметелят как грушу и сдадут в какое-нибудь местное гестапо, гепо или крипо. Даже если там нет оружия и охраны, недостатка в здоровых и сытых мужиках с пудовыми кулаками у этих киношников явно нет. А что, интересно знать, ты про меня думаешь?
– А чего тут думать? Раз вы при оружии и в кустах ховаетесь, значит, наш!
– Какой такой «ваш»?
Сказав это, я увидел, что от данного уточнения моему собеседнику впервые с момента начала нашего разговора стало явно не по себе (его глазенки забегали в явных раздумьях о попытке к бегству). Оно и понятно. В 1944 году «русский» далеко не всегда было синонимом слова «наш» или «советский». Тогда вообще излишне много всякого говна по свету шлялось.
– Ну, разведчик какой-нибудь, – предположил он наконец, подумав несколько секунд. Правильно сформулировал, если наш, то непременно «разведчик», а если враг, тогда «шпион»…
– Да ты молодца, соображаешь. Допустим, что насчет меня ты все правильно понял. Только ведь ты забываешь, что мне теперь, по элементарной логике, придется тебя шлепнуть для сохранения секретности. Даже если я «наш» на сто десять процентов…
– Не надо! – выдохнул на это мой собеседник одними губами, разом поняв, что я мог и не шутить. И в глазах его таки появился страх. – Христом-богом… – так же беззвучно запричитал он без всякой паузы. Ага, раз советский человек бога вспомнил, значит, точно проняло.
– Хорошо, – сказал я. – Убивать тебя я пока погожу. Но ты-то сам кто такой?
Его тихий рассказ был сбивчив и перескакивал с пятого на десятое. Звали моего нового знакомого Вася Жупишкин. А точнее, Василий Маркелович Жупишкин, двадцати трех лет от роду, из Кулунды, Алтайского края. В плен к немцам попал на Юго-Западном, в октябре 1942 года. Дальше обычная история – «Шталаг», рабочие, то есть, лагеря, где работал куда пошлют – разгружал тяжести, надрывал анус в каменоломне, на строительстве дорог, разборке руин и прочих земляных работах. В последнее время, по его словам, работал на каком-то немецком аэродроме в соседней Силезии. Десять дней назад их погрузили в вагоны и куда-то в очередной раз повезли. Ночью, по пути, где-то в районе Закопане их эшелон попал под бомбежку. Охрана частично погибла, частично разбежалась, и, естественно, уцелевшие пленные немедленно дали дёру в разные стороны. Точнее – бездумно ушли на рывок, не думая о маршруте и последствиях. Лично он бежал в компании двух товарищей по несчастью, один из которых был то ли из комсостава, то ли просто шибко грамотный, поскольку немного знал по-немецки и по-польски. Поначалу им, вроде бы, повезло. Сначала натолкнулись на какую-то лесную сторожку, где, судя по всему, жили лесорубы или пастухи, отсутствовавшие в тот момент. Сбили замок с двери, вошли, сперли скудную одежонку и немного хлеба и овощей. Потом старались идти на восток. Однако обратили внимание, что вокруг слышны разговоры на каком-то не очень понятном языке. На третий день вышли к сельской ферме с коровами, где их неожиданно застукал хозяин. Фермер вроде бы понял ломаный польский одного из коллег Жупишкина и поначалу отреагировал на их появление более-менее спокойно. По словам Жупишкина, они с товарищами подумали даже, что хозяин фермы – наш человек, поскольку он отвел их под навес и накормил хлебом и супом. Однако, пока беглецы ели, хитрожопый фермер послал своего пацана за полицией. Явились двое жандармов, после чего Жупишкину с товарищами пришлось срочно разбегаться куда глаза глядят. За Жупишкиным не погнались, но о том, что стало с остальными двумя, он теперь даже боится предполагать, поскольку слышал, как жандармы стреляли несколько раз. В процессе унесения ног до Жупишкина наконец дошло, что на жандармах была очень странная форма, не немецкая, но и не польская. Из этого он сделал вывод, что, кажется, сильно заплутал.