– Понял, не дурак…
Несколько минут спустя мы подошли к крытому черепицей одноэтажному дому с номером «7» на табличке над калиткой, вокруг двора тянулся высокий каменный забор, за которым, похоже, был фруктовый сад. Неярко светилось только одно окно дома; я не понял, электрическое это было освещение или от керосиновой лампы.
Графиня запахнула пальто и деликатно постучалась в калитку костяшками пальцев.
– Кой е там? – не сразу отозвался где-то за калиткой хрипловатый мужской голос.
– Чака гости? Здравей ти от баба Наста! – ответила Ката.
Что еще за баба Наста? – не понял я, но вслух этого вопроса не задал. Похоже это был заранее оговоренный пароль, некий болгарский аналог пресловутого «славянского шкафа».
– Няма за нонвода се извиня! – сказал неизвестный и невидимый мужик после небольшой паузы. Интересно, почему он вдруг ответил, что ему не за что извиняться? А, кажется, это был отзыв на пароль! Ну да, на каждый «славянский шкаф» непременно найдется какая-нибудь «никелированная кровать»…
Потом лязгнул засов, калитка открылась, и мы оказались в полутемном дворе, на дорожке, выложенной чем-то, вроде битого камня – рассмотреть лучше в темноте было сложно.
Видимый у калитки в качестве не очень отчетливого светлого силуэта хозяин дома (или, если хотите, явки) пригласил нас войти в свое жилище. Графиня молча кивнула, и мы поднялись по ступенькам, а через минуту он уже догнал нас, надежно заперев калитку. Из полутемной прихожей (или, если хотите, – сеней) мы попали в небольшую комнату, где над окруженным несколькими стульями заковыристой работы круглым столом горела тусклая электрическая лампочка в зеленом матерчатом абажуре. На окне занавесочки, все чистенько и убрано – явно чувствовалось присутствие в доме женщины или женщин, как минимум на уровне приходящих кухарки или уборщицы.
Когда мои глаза привыкли к свету, я увидел, что хозяин запредельно удивленно вытаращился на нас, и его взгляд начал постоянно перемещаться с выпирающего под платьем живота графини на висящий на моем правом плече русский автомат. Только в 1957-м на холме Бунарджин в Пловдиве встанет каменный русский солдат Алеша (кстати, сей прославленный в песнях памятник, который вдруг враз ставшие «европейцами» болгары в 2000-е годы неоднократно порывались снести, как «проклятое наследие оккупантов», имеет лицо вполне реального человека, связиста Алексея Скурлатова, который вовсе не погиб в Болгарии, как могут предположить некоторые, а всего лишь в конце войны и сразу после нее налаживал там телефонную связь, в процессе чего и закорешился с многими «братушками»), в гимнастерке, пилотке и плащ-палатке, с «ППШ» в опущенной правой руке, а до того данный автомат болгарским пейзанам был знаком явно не очень. Хотя, во взгляде хозяина чувствовался не только чисто спортивный интерес к оружию незнакомой системы, но и равнозначный страх как от возможного требования насчет услуг повивальной бабки, так и от перспектив стрельбы в замкнутом пространстве.