— Идет дождь?
— Да, мелкий. Начало моросить.
Люкас написал ответ прямо на записке комиссара так аккуратно, что можно было прочитать и вопрос: «У него есть оружие?» — и нацарапанное поперек единственное слово: «Нет».
Дюкро, похоже, умел читать сквозь бумагу, потому что тотчас спросил:
— Есть оружие?
Мегрэ было заколебался, потом утвердительно кивнул. Все всё слышали. Все всё видели. Г-жа Дюкро попыталась проглотить непрожеванный кусок мяса. А Дюкро, который, хорохорясь, расправил плечи и с притворным аппетитом жевал жаркое, пробрала дрожь.
— Так мы говорили о твоих сбережениях…
Мегрэ понял, что судовладелец завелся. Значит, ход был правильный. Теперь его ничто не остановит. Для начала Дюкро оттолкнул тарелку и понадежней облокотился на стол.
— Да, тем хуже для тебя. Представь себе, что вот сейчас или завтра — все равно когда, я сдохну. Ты, конечно, уверен, что сразу станешь богат, что я не имею права, даже если бы хотел, лишить жену и дочь наследства…
Он откинулся на спинку стула, как гость, который под конец обеда собирается рассказать кое-что интересное.
— Так вот, заявляю вам, вы не получите ни одного су.
Дочь смотрела на отца ледяными глазами, стараясь вникнуть в его слова, а муж ее как ни в чем не бывало старательно продолжал есть.
У Мегрэ, сидевшего теперь спиной к окнам, мелькнула мысль, что мокнущему под дождем Гассену эта светлая столовая должна казаться тихой семейной гаванью.
А Дюкро продолжал, переводя взгляд с одного лица на другое:
— Ни одного су; ради этого я подписал контракт — он вступит в силу после моей смерти, — по которому я передаю все свое дело Генеральной компании. Сорок миллионов круглым счетом. И эти сорок миллионов не подлежат выплате в течение двадцати лет.
Дюкро засмеялся, но было видно, что смеяться ему совсем не хочется. Потом повернулся к жене:
— А ты, старуха, к тому времени наверняка уже помрешь.
— Умоляю тебя, Эмиль…
Она сидела прямо, с каменным лицом, но силы ее были на исходе, в любую минуту она могла лишиться чувств и упасть со стула.
На мгновение Мегрэ показалось, что Дюкро вдруг занервничал и заколебался, но тот, напротив, лишь еще больше ожесточился: надо думать, потому, что твердо решил не отступать.
— Значит, мне, по-твоему, лучше незаметно скрыться? — снова набросился он на зятя.
У Дешарма задрожала челюсть.
— Клянусь…
— Нечего клясться! Ты сам знаешь, что ты — подонок, подлый благовоспитанный подонок, что во сто крат гаже. Я дорого бы дал, чтоб узнать, кто из вас подлее, ты или моя дочь. Хочешь пари? Вы уже несколько недель разыгрываете эту комедию с ребенком, который будто бы должен родиться. Так вот, раз это вас забавляет, я позову врача, и, если он скажет, что твоя жена на самом деле беременна, дам вам с Бертой сто тысяч франков.