– А в-третьих, – Лючия взглянула на меня лукаво, – знаешь, мой кабальеро, я бы все-таки надела «мини», в одном случае… Исключительно наедине с тем, кто мне симпатичен – чтобы показать, что я не против… Но никак не на публику, если только я не (итальянское слово, обозначающее очень неуважаемую женщину). И уж конечно, никогда не выставлю это на сцену! Но я могу сшить такой халатик, в котором буду встречать тебя дома. Ты этого хочешь?
– С перламутровыми пуговицами? – спрашиваю я в ответ.
– Как тебе угодно, мой кабальеро… Что?! Это категорический запрет или сравнение меня с той, из вашего фильма?
Вот только семейного скандала мне не хватает! Если вы думаете, что мы никогда не ссоримся, то ошибаетесь. Но быстро находим общий язык – ведь мы не имеем желания обидеть друг друга! А как легче всего успокоить любимую женщину – обнять и поцеловать! Ну что за мода на эти шляпки, широкие поля здорово мешают.
– Что же до брюк, во-первых, они идут далеко не всем, – продолжает Лючия, – вот представь, если талия низкая, короткие ноги? Или ноги колесом? Или форма не идеал, – тут Лючия рукой описала полукруг ниже пояса, – знаешь, я бы при этом выбрала все же красоту! Мой кабальеро, если в вашем времени женщины взяли себе не свойственную им роль, не захотели быть красивыми ради удобства – значит, было что-то не так. И мы надеемся это исправить.
Она смотрит куда-то вдаль, схватившись за шляпку, – накидку и платье отпустила, ветром треплет, облепляет, парусит за спиной. Образ как у Бегущей По Волнам – совсем не похож на женщину-комиссара в кожанке и красной косынке, какие, наверное, были здесь в семнадцатом, в такую же октябрьскую ночь, во главе отряда революционных рабочих. Однако же одно дело делаем, революцию продолжаем, которую Ильич начал тогда. Чтобы не было никогда эксплуатации, когда какой-нибудь Ходорковский или Ахметов присваивают себе труд многих, «а не будете работать, пошли все вон, найму узбеков», ну а после эти деньги куда хочу туда и дену, яхту куплю, или футбольный клуб, или в казино проиграю. Может быть, у социализма, особенно на закате его, было много плохого, но капитализм это еще хуже!
Ведь то, что мы делали сегодня – не только ради желания сделать наших женщин нарядными: у «инквизиции» не бывает ничего без тайного смысла. Программа-максимум – это отладить «мониторинг» общественного мнения: политические опросы это точно пока не для этого времени, так придумал Пономаренко механизм на чем-то внешне совсем аполитичном, как на женских шмотках, обкатать. Как быстро будут распространяться новые веяния, зависимость от цены, от социальных групп, от иных факторов? Насколько будут слушать «авторитет» – рекламу, фильмы, журналы? И – обработать это численно, тем же самым расчетным методом, которым в Севмаше считали всякие инженерные решения, для кораблей, а у Курчатова – его атомную кухню! Благо что метод универсальный. Ну а программа-минимум – это по сути то же самое, но ужатое до одного понятия, «стиль»!