«Ижак» блестел и переливался зеленым лаком – мы с Ромуальдычем лично шлифовали кузов, добиваясь чуть ли не зеркального сверкания. Бывалые водилы недоуменно задирали брови, не узнавая звук, издаваемый мотором – привычный дерганый рокоток сменился мягким сытым урчанием, а на скорости, когда рявкала турбина, распуская утробный свист, шоферские сердца вздрагивали в такт.
У народа, привыкшего к незамысловатым автопромовским опциям, вызывал восторг даже мощный глушитель из нержавейки, а уж тихое, почти интимное клацанье замков на дверцах рождало ответную нежность к машине – у суровых мужиков и то срывалось ласковое «ижик».
Я, правда, не слишком приглядывался к публике, больше к «Ижу» прислушивался, пытаясь различить в механических шумах первые отзвуки сбоя, но машинка не подводила.
Большое спасибо Ромуальдычу – выбил мне права. Его однополчанин, майор-гаишник с революционными именем-отчеством, долго гонял меня по практике и теории, пока не устал. Двумя часами позже Владлен Вилиорович лично вручил новенькое удостоверение и крепко пожал руку: «Рулите, Миша, рулите!»
Я и рулю. Сдвинув рычажок на «Д», мягко добавил газку, и машина послушно покатилась вверх, по длинной и прямой улице Готвальда. Проезжая мимо мелкого универмага, я невольно притормозил, высмотрев знакомую фигурку – Инна «выгуливала» новое пальто, купленное в рассрочку, как подарок ко дню рождения.
Я подъехал к тротуару и плавно затормозил. Стекло с тихим жужжанием опустилось.
– Вас не подвезти, гражданка?
Дворская сразу заулыбалась, узнав мой голос, и стала озираться растерянно – где же ты?
– Я тут! – было ответом на незаданный вопрос.
Девушка живо наклонилась.
– Ух ты! Кла-асс…
– Садись, покатаю!
Инна быстренько юркнула в машину, устраиваясь на соседнем сиденье, и сразу потянулась ко мне. Я подался к ней, наклоняя голову, и нежно поцеловал. Пытался задержать касанье губ, но девушка быстро отстранилась, делая страшные глаза: а увидят если?!
Улыбаясь, я тронулся и покатил по улице вверх, поглядывая на пассажирку.
– На дорогу смотри! – засмеялась Дворская.
– Да неинтересно на нее смотреть, ты гораздо приятнее!
Девушка зарумянилась.
– А куда мы едем? – спросила она, пряча улыбку.
– Вперед! Хочешь, до телевышки прокатимся?
– А давай!
Постепенно дома делались ниже, вот и частный сектор потянулся, переходя в пустошь – окраешек степи. Плавный подъем закончился, «Иж» въехал на самое высокое место Первомайска. Правда, склон, что укатывался к Южному Бугу, скорее разумелся, чем ощущался – никакого простора не открывалось, виды застились домами окраины. Зато вверх уходила громадная телевышка – труба в два обхвата, полосатая, как палочка гаишника, выкрашенная в белый и синий. Трубу удерживали толстые, туго натянутые тросы, будто ванты на мачте парусника. Это впечатление усиливали легкие решетчатые кронштейны, отходившие от вышки наподобие рей.