– А чем это так пахнет? – сменила пластинку мама.
– Ужином. Прошу к столу!
– Ух ты! Картошка! – донеслось из кухни.
– С колбаской! – хищно принюхался папа.
– А Настя где?
– У Ирки!
Отец подцепил свои любимые тапки и, плотоядно потирая руки, пошел на запах. Тут же длинно зазвонили в дверь.
– Я открою! – крикнул я и щелкнул задвижкой.
На пороге стоял невысокий, коренастый, чуть располневший мужчина в самом расцвете сил, с типичным лицом грека, черноусого и пройдошливого. Это был Старос.
– Филипп Георгиевич! – воскликнул я. – Вы как раз вовремя! Прошу!
– Мишка! – залучился Старос, опуская на пол пузатый портфель. – God damn! До чего ж ты вырос, бродяга!
Поспешное шарканье отцовских тапок резко замерло.
– Вот это ничего себе! – весело грянул папа. – Явление народу! Ты как здесь? Проездом из Владивостока?[18]
– Не угадал, Пит! – засмеялся Филипп Георгиевич. – Из Крыма!
Они крепко обнялись, хлопая друг друга по спине так, словно оба подавились.
– Ну рассказывай! – выдохнул отец.
– Сначала – ужинать! – решительно заявила мама.
– Лидочка, – проворковал Старос, шевеля усами, как кот, – из ваших ручек…
– Это из его ручек! – засмеялась «Лидочка», растрепав мне волосы.
– Каникулы у меня, – притворно вздохнул я. – Весь в трудах, аки пчела…
– Эта пчелка сообразила микроЭВМ, – с плохо скрытой гордостью сообщил отец.
– Wow! – удивился Филипп Георгиевич. – Серьезно?
– На ВДНХ в Москве выставляли! – похвасталась мама.
– А покажешь? – загорелся Старос.
– Да обычный компьютер, – ухмыльнулся я, смазывая родительский пафос. – Покажу, конечно… – И сам не удержался, выдал новость, не называя Револия Михайловича: – Звонили утром из ЦНИИРЭС, сказали, что «Коминтерн-1» запустят в опытную серию.
Мама охнула и даже побледнела от волнения, а отец резко подался ко мне:
– В серию?! Мишка! Это же… это же… – Он затряс головой. – Ух!
– Ух, – согласился я, изо всех сил подавляя довольное сияние.
– Wow… Слушайте, за это надо выпить! – потер руки Филипп Георгиевич. – Я там кой-чего привез из Массандры…
Сбегав в прихожую, он вернулся с большой бутылкой.
– Красное полусухое! – торжественно объявил он. – И года очень удачного для тамошних виноградников.
– У-у… – затянул я с притворным разочарованием. – Это только под тушеное седло косули. Ну, в крайнем случае, под шашлычок…
– Накладывай, накладывай! – зашумели голодные. Наполнил четыре тарелки, радуясь, что сготовил полную сковородку. И капусту поставил на стол, а тут и шарлотка подоспела.
Я скромно пристроился в уголке, как раз напротив Староса. Папа, переглянувшись с мамой, плеснул и мне в бокал – на два пальца.