— Восхищаться до такой степени, что вы позволили ей убить себя? — возмущенно спросила я.
Он тихо усмехнулся, посмотрел на меня, и произнес:
— Нежная моя, оглянись. Здесь я рос. Здесь меня убивали много, много, неизмеримо много раз. Делай выводы.
Я оглянулась.
Поняла.
Посмотрела на кесаря и тихо спросила:
— Вы знали, что они не смогут вас убить?
Он улыбнулся. Загадочно-уверенная улыбка на бледных губах и безумная тоска во взгляде.
— Это не тоска, это усталость, — едва слышно ответил Араэден.
Вновь криво улыбнулся, и произнес:
— Уже в тот момент я был проклят чтением мыслей, нежная моя. А это проклятье. Страшное, жестокое, неизменное. Для нее моя смерть была символом того, что она получит право на жизнь, на любовь, на свободу. Она так верила… а мне хотелось верить, что до нее дойдет простая истина — нельзя обрести счастье убивая. Силу, империю, власть… но не счастье. Я был слишком молод, Кари, я считал, что Элиэ во многом похожа на мою мать, как минимум в вопросах благородства.
Сидя перед ним на коленях, я потрясенно переспросила:
— И вы трое суток «надеялись»?!
Кесарь опустил взгляд, усмехнулся и все так же тихо произнес:
— Даже когда умерла надежда, я не смог убить ее.
Я сидела оглушенная этим признанием, в полном потрясении взирая на кесаря. Я не могла этого понять, просто не могла. Его убивали трое суток, так мучительно и жестоко, как умеют только темные, но, несмотря на всю адскую боль и безумные пытки, он не сопротивлялся? Почему?!
Посмотрев мне в глаза, кесарь усмехнулся и пояснил:
— Потому что Араэн поставил ее удерживать контур. Малейшее мое применение силы — и она погибла бы.
Судорожно вздохнув, уточнила:
— Он знал?
— Он да, — подтвердил кесарь. Усмехнулся и добавил: — Она и Элионей нет.
И на меня обрушилось все понимание той дичайшей ситуации.
— Это так… по-темному, — прошептала я, вспомнив с каким спокойствием и даже улыбкой, Арахандар Властитель Ночи подвергал жуткой смерти своих сыновей.
Араэден лишь улыбнулся. Я же, придвинувшись ближе, на всякий случай исследовала руками его спину, а то мало ли…
— Там нет никаких кинжалов, нежная моя, — прошипел кесарь.
— Да кто вас знает! — воскликнула я, отстранившись и снова сев перед ним, — с вашей то склонностью к мазохизму, я уже ни в чем не уверена.
Он улыбнулся. Самая теплая из всех улыбок императора, которую мне доводилось видеть.
— Что было дальше? — придвинувшись чуть ближе и взяв его за руку, практически шепотом спросила я.
Легкая усмешка, без тени веселья, и откровенно мрачное:
— Менее всего я ожидал, что им удастся вышвырнуть меня из этого мира. Ты поймешь, нежная моя, ты знаешь, что такое ответственность… Я нес ее за слишком многих. Я был единственным щитом между Тэнетром и Эрадарасом, я был единственным, что защищало малые народы, от поголовного истребления, я был единственной защитой для моей матери. Оказаться живым в Рассветном мире, осознавая, что их всех убьют… было тяжело.