— Искренне сомневаюсь, — скептически сообщила я, припомнив все рассказы об это Лоры.
Но кесарь усмехнулся, покачал головой и сказал:
— У меня было много женщин, нежная моя, но одно прикосновение к твоим губам, затмило все, что я испытывал когда-либо.
А уже следующее прикосновение укутало нас обоих по пояс теплым белым меховым одеялом, и я только тогда поняла, насколько замерзла без объятий пресветлого. Кесарь обнял чуть сильнее, согревая, и вдруг тихо спросил:
— Почему ты решила, что я убью Грахсовена?
Вопрос был очень неожиданным.
Подтянув покрывало так, чтобы прикрыть грудь, я нервно облизнула губы и язвительно поинтересовалась:
— А в чем конкретно я была не права?
Взгляд Араэдена стал откровенно осуждающим, и кесарь произнес:
— Ты знала, что для Мейлины Грахсовен практически как сын, неужели ты действительно думаешь, что она бездействовала бы зная, что ее мальчик умрет?
Я полежала, пристально глядя на мужа, который после всего этого был уже полноценно-полномасштабно мужем, помолчала, несколько секунд, вспоминая все события того жуткого жертвоприношения, и в итоге спросила:
— А ты не собирался его убивать?
— Собирался, — совершенно спокойно, со спокойствием воистину присущим Ледяному Свету ответил кесарь, — но оживить его мне было бы на порядок легче, чем тебя, и Мейлине было известно об этом.
Глядя в ледяные глаза супруга, мрачно уточнила:
— Ты издеваешься?
Легкая улыбка на губах, взгляд, в котором было столько нежности, что у меня перехватывало дыхание и неожиданно насмешливое:
— Динар — ракард. Для него честь и долг жизни значат гораздо большее, чем ты можешь даже представить. И именно долг заставил его, оставив детей и потомков, упорно продолжать искать путь к тебе. Это был его долг чести, нежная моя. Долг, который не позволял ему жить в той действительности, что стала его реальностью. Если бы ты не вмешалась в ритуал, айсир Грахсовен вернулся бы к жизни на руках Мейлины, не чувствуя себя ни виновным в своей смерти, ни обязанным вопреки всему и всем отыскать тебя среди миров.
Я почувствовала, как мои глаза наполняются слезами. Судорожно сглотнув, заставила себя прекратить думать о том храме, ржавом мече Мрано в моей груди и боли, ошеломившей, едва я пронзила себя насквозь. К дохлым гоблинам! Я заставила себя забыть о прошлом, потому что сейчас на порядок важнее было настоящее и вопрос, который я не могла не задать:
— Мой кесарь, и почему ты говоришь мне об этом только сейчас?!
Выражение лица пресветлого императора практически не изменилось, лишь вновь заледенел взгляд, когда Араэден спокойно ответил: