В Техасе Эндрю был новичком, а я собиралась в любой момент отправиться в Корпус мира. Осознание временности наших отношений подарило нам чувство свободы. Мы очень сблизились, и так прошло шесть месяцев. Как-то утром мы проснулись на сдувшемся надувном матрасе в квартире моего приятеля Уолта. Нас мучило похмелье. В солнечных лучах играла пыль – настоящее волшебство. Я посмотрела на Эндрю и почувствовала, что если я не смогу смотреть на него вечно, то просто умру. Через несколько дней мы отправились в Вашингтон на официальную встречу братства. Я прилично напилась и вышла на улицу, чтобы немного освежиться ментоловыми сигаретками. А потом вернулась, благоухая табачным дымом. Эндрю этого терпеть не мог. «Я бы все бросила ради тебя, – сказала я ему, – но…» До отъезда в Центральную Азию оставалось две недели. Эндрю всегда был очень чувствительным. Он заплакал. Мы вернулись в нашу гостиницу и признались, что любим друг друга. Я проснулась в окружении пивных банок, которые спьяну использовала в качестве холодных компрессов – так у меня опухло лицо от слез.
Мы решили остаться вместе, хотя я и собиралась уезжать. А потом я улетела в Кыргызстан, где через несколько месяцев волонтерской службы мои размышления о свадьбе достигли пика. Моя подруга Элизабет прислала мне посылку с множеством замечательных, весьма фривольных вещичек – и в том числе журнал «Свадьбы по Марте Стюарт». Все в этом журнале было милым, бесполезным, красивым и предсказуемым. Это мне понравилось, и я постоянно перечитывала его. Как-то вечером, забравшись на гору, чтобы поймать сигнал мобильной связи, я не смогла дозвониться до Эндрю. И тогда меня охватило мучительное чувство, что я разрушила что-то драгоценное и невосстановимое. Я заснула, читая свадебный журнал, и во сне вышла за него замуж. Сон был поразительно яркий и реалистичный, даже с музыкальным оформлением. Я видела большой зеленый газон, в воздухе плавали цветы, звучала гитара Хосе Гонсалеса. Я ощущала поразительное чувство рушащейся свободы и безопасности. Это было почти вознесение – или смерть. А потом появилась темная комната, где сверкали огни дискотеки. Звучала уже совсем другая песня. Я в ужасе проснулась, а потом свернулась клубочком и закрыла глаза. Несколько недель я лелеяла эту фантазию, хотя не могла представить себе ничего, кроме света, музыки и солнца. Я ни разу не увидела ни себя, ни подружек невесты, ни платья, ни торта.
Из Корпуса мира я ушла рано. В самолете страшно нервничала и ощущала собственную хрупкость, как никогда прежде. Меня терзало ужасное противоречие между моей непристойной силой американки и непристойной беспомощностью женщины. У меня уже начался туберкулез, меня мучила унизительная неспособность комфортно жить в ситуации, где я не могла ничего достичь и найти выход. Из аэропорта отправилась прямо в хьюстонскую квартиру Эндрю – и больше никогда оттуда не уходила. В то время он был страшно занят. Возвращался домой из университетской студии только для того, чтобы пять часов поспать. Я же занималась двумя хобби, которые приобрела в Корпусе мира: ходила на йогу и готовила разнообразную еду. Но за выпеканием сдобных рулетов и изучением расписания занятий виньясой я начала ощущать определенный дискомфорт. Я снова почувствовала себя девочкой, которая играет роль жены.