Впереди, несколько слева третьей батареи, стояла тяжелая батарея другого полка. Комбата ее издали можно было отличить по высокой черной папахе с красным верхом. Он стоял у колеса пушки, одной рукой держа бинокль, другой, в перчатке, делал знаки расчету, и, повинуясь его руке, стволы пушек разворачивались. Видно было, как работают за щитом номера, наводчик крутит колесико поворотного и подъемного механизмов. Батарея готовилась открыть огонь по танкам.
После первого снаряда танки ожили. Они ждали этого, опасались идти в атаку по снежному полю, не зная наших огневых точек, и вызывали огонь на себя. Теперь всей мощью они навалились на батарею. Снаряды густо рвались вокруг нее, и батарейцы только отстреливались.
Оттуда по глубокому снегу бежал человек. Еще издали закричал рыдающим голосом:
— Что ж вы смотрите? На ваших глазах нас расстреливают, а вы стоите?
Это был лейтенант, командир взвода, видимо. Спекшиеся губы его с хрипом хватали воздух, глаза горячечно блестели на мертвом, бледном лице. Крепко схватив Беличенко за рукав жесткими пальцами, он тянул его к себе.
— Комбат, открывай огонь! Открывай огонь! Прошу! При всех прошу! — повторял он с угрозой, и нервное напряжение его передавалось всем на батарее.
Беличенко чувствовал на себе взгляды бойцов.
Быстро подошел командир огневого взвода Назаров:
— Товарищ комбат, разрешите открыть огонь.
А танки все били по батарее. Одно орудие ее уже молчало. Снаряд угодил ему под колесо, и пушка осела набок, щит был погнут. Несколько человек осталось лежать в окопе, другие, рассыпавшись, бежали к садам. В середине плотной группой держались четверо, окружив грузного человека в офицерской фуражке, с болтавшимся на груди биноклем. Он был выше, заметней других и, должно быть, ранен, потому что отставал; они не хотели бросать его. Близко разорвалась на снегу мина. Человек в фуражке упал плашмя, остальные побежали дальше. Но он завозился, встал на колени, и они вернулись. Было видно, как они подхватывают его под руки. Потом, бросив, побежали, а он остался лежать лицом в снегу.
— Да люди вы или нет? — закричал лейтенант. — Братьев ваших уничтожают, а вы схоронились!
Назаров ближе шагнул к Беличенко:
— Товарищ комбат, мы обязаны открыть огонь!
Ясные честные глаза его, впервые так близко видевшие смерть и уничтожение, смотрели на Беличенко не мигая. Они выдержали его взгляд, только от напряжения и встречного ветра слезы заблестели в них.
— Если вы не прикажете, я сам открою огонь!
— Я вас расстреляю на месте! — задохнувшись, тихо сказал Беличенко.