— Не смей дразнить его, — говорил Волков со всей серьезностью в голосе.
— Да разве я дразнила когда? Никого не дразнила, — врала Брунхильда.
— Не ври мне, сам видел, как ты из озорства перед ним подол до колен задирала, чтобы его смущать.
— Так то когда было, — тут же выкрутилась девушка. — Уж я не такая больше.
Вилков погрозил ей пальцем, сказал:
— Монах.
— Да, господин, — брат Ипполит тут же подошел к нему.
— Деньги ей не давай, — он протянул монаху один золотой.
У Брунхильды от такой несправедливости округлились глаза. Но кавалер и не глянул на нее, продолжал говорить монаху:
— Купишь ей два платья, два шарфа и одни туфли, больше ничего.
Девушка молчал, но по виду ее уже было ясно, что из монаха она вытрясет столько денег, сколько ей потребуется. А вовсе не столько, сколько господин велит.
— Снимешь комнату на неделю, да не в трактире, сам при ней будь. Она к учителю танцев будет ходить, так ты с ней.
Монах понимающе кивал.
— Раньше я к ней не лез, сама была себе хозяйской, а здесь она под моей фамилией ходит. Смотри, чтобы не опозорила она меня.
Девица фыркнула и закатила глаза, так и говоря без слов: «Господи, да что он несет?»
— За мереном и телегой следи, смотри, что бы не украли. Через неделю отвези ее в Эшбахт, я может ко времени тому уже вернусь туда сам.
— Все исполню, господин, — говорил монах. — Да хранит вас Господь в пути.
— Дозвольте хоть поцеловать вас, братец, — сказал Брунхильда.
Они расцеловались чинно, совсем не так, как целовались недавно, скромно. И Максимилиан придержал ему стремя, помогая Волкову сесть на коня.
Уж чего не нужно было Агнес, так это вторых уроков. Она и с первого раза все усваивала и все запоминала. Хватило ей того случая в Хоккенхайме, когда она от страха быть схваченной едва жива была, когда ноги да и все тело одеревенели. Мыслей в голове не осталось, а жил в голове ужас, который по членам растекался параличом. То свое состояние она запомнила навсегда.
Поэтому, решила вести себя тихо, быть острожной, быть такой, как и другие. Ходить в церковь, завести духовника, жениха завести. А может, и мужа себе выбрать, тихого да покладистого. Чтобы рта не раскрывал и покорен ее воле был. И главное — здесь, в Ланне, своих сил не проявлять никогда. Никогда без необходимости.
Вот и теперь она сидела за столом и слушала приказчика, что пришел от банкира и говорил ей:
— Угодно ли будет госпоже дом освободить по истечению месяца, или будет госпоже угодно принять новую цену за аренду?
— Новую? — спросила Агнес. — Отчего же она новая, почему вдруг?
— Господа мои считают, что цена сегодняшняя излишне низка.