И вот дошли. Лошадей возницы держали под уздцы, чтобы не дай Бог не заржали. По ночи, по туману да рядом с рекой очень далеко лошадиное ржание слышно будет. Волков спешился и с Брюнхвальдом, с Сычем и с сержантом пошли на холм поглядеть, как там браконьеры.
А те почти все спали. Дым от прогоревшего костра полз к реке, мешаясь с туманом, только один из воров встал по нужде, да потягивался теперь, у реки стоял.
— Не все тут, — сказал Сыч. — К вечеру я их четырнадцать насчитывал. У костра только восемь дрыхнут. Всего получается девять.
— А лодки все? — спросил Волков.
— Да все четыре тут.
— Значит, никто не уплыл, значит, где-то в лачугах прячутся.
— А пахнет как вкусно, — сказал Брюнхвальд.
— Да не то слово, господин, — согласился Сыч. — Это от коптилен, вон, видите, дымятся. Я тут до вечера нюхал это все, а ведь с утра не жрамши, думал помру от пытки такой.
— Думаю, я с десятью людьми выйду и начну брать этих, — сказал Волков, разглядывая спящих, — а вы, Карл, с остальными обойдите лачуги с севера, вдруг они там, если выскочат, так тоже их берите.
— Как прикажите, кавалер.
— Сержант, продолжал Волков, — скажи людям, чтобы не усердствовали, ребра и кости не ломали, зубы и глаза не выбивали. Нам с тем берегом распря не нужна. Все заберем у них да выгоним на свой берег.
— Сделаем, господин, — обещал сержант.
Так почти и вышло все. Успел, правда тот, что был у реки, крикнуть, да толку от этого не было. Всех остальных, кто просыпался, малость били. Без злобы, для острастки больше. А те, что в лачуге спали и среди которых был долговязый грубиян, тем уже больше досталось. Вздумал долговязый предводитель лягаться, да за нож хвататься, так люди, что с Брюнхвальдом были, его угомонили, пару раз дав ему как следует древком алебарды, у того прыть и прошла. За одно и товарищам его, что спали в лачуге, тоже пару раз дали, чтобы предводителю не обидно было.
Приволокли долговязого, бросили у ног коня Волкова, а Сыч тут как тут:
— А неплоха у него шапка, — и шапку с головы высокого стащил, на себя напялил. — Как раз мне в пору.
— Не тронь, — начал было долговязый.
Но Сыч к его носу кулак поднес, а кулак у Сыча немаленький:
— Молчи, вор, а не то не отпустим с миром, а в Мален повезем на суд к графу.
И эта мысль Волкову показалась неплохой.
— Не посмеешь, — зло сказал долговязый.
И говорил он это уже не Сычу, говорил он это Волкову, да еще смотрел на него зло, с вызовом:
— Не посмеешь, у меня отец в городском совете Рюмикона и брат мой лейтенант ополчения коммуны Висликофена. Мы потом тебе кишки выпустим, — чуть не со смехом говорил он.