Девушка затряслась в приступе притворного кашля.
– Можно воды?
– О, конечно, моя милая! Сейчас! – Парикмахерша положила гребень и торопливо направилась в дальний угол комнаты, где на маленьком столике стоял хрустальный графин.
Стоило ей отвернуться, как Дороти быстрым и непринужденным движением спрятала золотой гребень в рукаве. Наблюдай кто за ней в тот момент, его непременно отвлекла бы вереница изысканных жемчужных пуговок, которыми был расшит край рукава Дороти, и он все равно ничего бы не заметил.
Дороти опустила руку и улыбнулась собственным мыслям, позабыв про всякий стыд. Повод для гордости был сомнительным, но она ничего не могла с собой поделать. Дороти восхитилась собственной ловкостью. Недаром она столько тренировалась.
Сзади скрипнула половица, и кто-то незнакомый приказал:
– Мари, оставьте нас на минутку!
От улыбки Дороти не осталось и следа, а все мышцы напряженно застыли, точно плотно закрученные гайки. Парикмахерша – а именно к ней обратился голос – замерла на ходу со стаканом воды в руке, и несколько капель тут же выплеснулось на пол.
– О! Мисс Лоретта! Простите, не видела, как вы вошли, – сказала Мари, а потом улыбнулась и кивнула, устремив взгляд на миниатюрную, безупречно одетую женщину, вошедшую в комнату. Дороти так крепко стиснула зубы, что аж челюсть заболела. Ей вдруг стало страшно оттого, что под рукавом можно было различить очертания гребня.
На Лоретте было черное платье, украшенное изысканными золотистыми кружевами. Высокий воротник и длинные рукава придавали ей сходство с удивительно элегантным пауком. Такой наряд больше подходил для похорон, чем для свадьбы.
На лице Лоретты застыло учтивое выражение, но ее появление в комнате заметно сгустило воздух, точно она принесла с собой какое-то особое, собственное гравитационное поле. Мари поставила стакан и поспешно удалилась в холл. Было видно, что ей страшно. Впрочем, мать Дороти наводила ужас на большинство людей.
Дороти тайком разглядывала изуродованную руку матери, стараясь ничем себя не выдать. Рука была непропорционально маленькой, с иссохшими, слабыми пальцами, кривыми, точно когти хищной птицы. Лоретта давно уже не стригла ногти и никак не боролась с их желтизной, точно хотела лишний раз подчеркнуть свой недостаток. Точно ей было приятно, когда люди в ужасе отворачивались, заметив ее уродство. Даже Дороти тяжело было примириться с маленькой изувеченной рукой, а ведь Лоретта – ее мать! Но сейчас она уже привыкла.
Дороти опустила голову и прикрыла глаза. По коже, под изысканным кружевом и оборками, пробежал холодок. Не обращая на него никакого внимания, девушка изобразила учтивую улыбку. За шестнадцать лет своей жизни она превосходно овладела умением игнорировать свои чувства и ощущения и уже почти позабыла, для чего они нужны.