Брови Сабрины приподнялись над очками в черной оправе, когда она подошла к Флинну, чтобы помочь ему с галстуком.
– Я делаю это каждое утро, – пробормотал он. Цветочный аромат духов Сабрины щекотал его ноздри. От нее всегда вкусно пахло, но он давно этого не замечал. Слишком давно.
Флинн нахмурился. Они не были так близки, как раньше, в те годы, что он был женат на Веронике. Его общение с Ридом и Гейджем ничуть не изменилось, но между Вероникой и Сабриной словно было заключено безмолвное соглашение, что Сабрина не входит в ближний круг их семьи. В результате Флинн в основном видел ее на работе, но не вне ее. И эта мысль беспокоила его.
– Я не знаю, что со мной такое. – Он говорил не только о неспособности завязать галстук.
– Флинн…
Он взял ее руки в свои, чтобы остановить ее.
– Не надо, – сказал он так мягко, как только мог.
Сабрина смотрела на него своими прекрасными зеленовато-карими глазами. Она прошла с Флинном его развод, быстро прогрессировавшую болезнь и смерть его отца.
Эммонс Паркер знал, что происходило между его сыновьями, поэтому позаботился, чтобы адвокат, оглашая завещание, назначил встречи на разные дни. Флинн в воскресенье, Джулиан в понедельник. К сожалению, Флинн узнал, что Вероника присутствовала на оглашении завещания вместе с Джулианом, хотя он предпочел бы ничего не знать о них обоих. Чертов Фейсбук!
Джулиан унаследовал коллекцию старинных автомобилей и дом в колониальном стиле, где они с братом выросли. Флинну достался домик в Колорадо, семейный бизнес и пентхаус. Поскольку Джулиан «заводил семью», как зачитал адвокат, Эммонс завещал ему любимый дом их с Флинном матери. И плевать, что Джулиан заводил семью с бывшей женой своего брата.
Сегодня Флинн принимал соболезнования, объятия и рукопожатия от друзей и родственников и довольно успешно избегал Джулиана и Веронику. Бывшая жена внимательно наблюдала за Флинном, но он отказывался отвечать на ее взгляды. Угрызения совести Вероники были слишком ничтожными и слишком запоздалыми.
– Я не знаю, что делать, – проговорила Сабрина сквозь ком в горле, и ее боль отозвалась в сердце Флинна как собственная. Ее губы сжались, а подбородок задрожал. – Прости.
Оставив в покое галстук Флинна, она приподняла очки и осторожно вытерла навернувшиеся слезы, чтобы не размазать свой довольно смелый макияж, который, однако, идеально вписывался в ее стиль.
Флинн не колеблясь притянул ее к себе, и этого теплого объятия – прикосновения человека, который так хорошо его знал и искренне заботился о нем, – было достаточно, чтобы ком подступил к его горлу. Сабрина обняла его с такой силой, словно боялась развалиться на кусочки.