Мэри почувствовала, как к лицу приливает кровь.
– Рон, почему вы были так непреклонны? – спросила она, стараясь оттянуть момент признания.
– Мэри, всегда приходится думать о последствиях, верно? Стоит ли удовольствие повлекших за собой страданий? Нам с Эс казалось, что женщины и секс бедняге Тиму принесут больше страданий, чем радости, поэтому мы решили: пусть лучше остается в неведении. Правду говорят: человек не может хотеть того, о чем не знает. И поскольку Тим был занят тяжелым физическим трудом, его это никогда не тяготило. Может, со стороны это кажется жестоким, но мы считали, что поступаем правильно. А ты что скажешь, Мэри?
– Рон, я уверена, вы действовали в интересах Тима. Всегда.
Видимо, Рон счел ее ответ уклончивым, ибо поспешил привести новые доводы.
– На наше счастье, пока Тим рос, у нас перед глазами был убедительный пример. Тут по соседству жила одна слабоумная девочка, ее мама с ней ужас чего натерпелась. Она была гораздо глупее Тима, да еще и страшна как смерть. Когда ей исполнилось пятнадцать, она, прыщавая, толстая, слюнявая, приглянулась одному мерзавцу. Некоторые мужики бросаются на все, что движется. И с тех пор несчастная дурочка постоянно ходила с пузом, одного за другим производя на свет косоглазых дурачков с заячьей губой, пока ее не поместили в соответствующий интернат. Вот тут закон ошибается, Мэри: в определенных случаях аборт необходим. Она продолжала беременеть даже в интернате, и в конце концов ей перевязали трубы. Так вот это мама той девочки посоветовала ни при каких обстоятельствах не рассказывать Тиму о сексе.
Рон принялся беспокойно расхаживать по кухне. Было совершенно очевидно, что он до сих пор сомневался в правильности своего решения. Смотреть на его страдания было мучительно.
– Бывают такие мерзавцы, которым плевать, что человек слаб умом. Им бы только потешить себя, тем более что ни о чем и беспокоиться не надо, ведь у несчастных не хватит ума, чтобы преследовать и третировать их, когда они ими пресытятся. С какой стати это должно их волновать? Они уверены, что слабоумные не способны чувствовать так, как нормальные люди. Гадко ухмыляясь, они отпихивают их, как собаку, а те все равно ползут к ним, вымаливая ласку. Но слабоумные вроде Тима и той соседской девочки способны чувствовать. В этом они недалеко ушли от нормальных людей, особенно Тим. Господи помилуй, даже у животного есть сердце! Никогда не забуду один случай. Тиму тогда было лет семь-восемь, только говорить начал… Однажды он принес домой ободранного котенка, и Эс разрешила его оставить. А очень скоро котенок превратился в кошку, и та начала раздуваться, как шарик. Мы оглянуться не успели, как у нее появились котята. Я чуть не рехнулся. Слава богу, думал я, что она окотилась в заложенном кирпичом дымоходе в нашей спальне. Я решил, что надо избавиться от котят, пока Тим про них не узнал. Мне пришлось вытащить половину кирпичей, чтобы добраться до них, – одному богу известно, как кошка туда залезла. Смотрю, лежит, вся в саже, котята тоже, а Эс, дыша мне в затылок, ухохатывается: говорит, хорошо, что кошка черная, сажа на ней незаметна. В общем, взял я котят, отнес на задний двор и утопил в ведре с водой. В жизни ни в чем так не раскаивался. Бедная животина целыми днями, мяукая и завывая, рыскала по дому в поисках детенышей. И все смотрела на меня своими огромными зелеными глазищами, а в них – столько доверия, словно она думала, что я помогу ей найти котят. И она плакала, Мэри, по-настоящему плакала, будто человек, слезы катились по ее морде. Никогда не думал, что животные могут лить слезы. Боже! Мне хотелось засунуть голову в духовку. Эс из-за этого неделю со мной не разговаривала. И каждый раз, когда кошка плакала, вместе с ней плакал Тим.