– О, дорогой мой! Дорогой, я не хотела обидеть тебя! – в раскаянии и жалости вскричала Мэри, протягивая к нему руки. – Я спала, а ты меня напугал, только и всего! Не смотри на меня так! Тим, я ни за что на свете не причинила бы тебе боль, честное слово! Прошу тебя, не смотри на меня так!
Тим отшатнулся от нее, поскольку не был уверен, что она говорит искренне или пытается просто успокоить его.
– Они такие прекрасные, – робко объяснил он. – Мэри, я просто хотел их потрогать.
Мисс Хортон в изумлении уставилась на него. Неужели он сказал «прекрасные»? Да, именно! Причем сказал так, словно ему известно значение этого слова, словно он понимает, что по степени превосходства оно отличается от других слов: «хороший», «приятный», «отличный» «красивый», – которые обычно употреблял, выражая свое одобрение. Тим учился! Он усваивал кое-что из того, что она говорила, и истолковывал это в верном ключе.
Нежно рассмеявшись, Мэри подошла к нему, взяла за руки и крепко их стиснула.
– Да благословит тебя Господь, Тим. Ты мне нравишься больше всех, кого я знаю! Не сердись на меня. Я не хотела тебя обидеть. Честное слово.
Улыбка, словно солнце, озарила его лицо, боль из глаз ушла.
– Мэри, ты мне тоже нравишься. Ты мне нравишься больше всех, кроме папы, мамы и моей Дони. – Тим помолчал в задумчивости. – Вообще-то, наверное, ты мне нравишься больше, чем моя Дони.
Вот опять! Он сказал «вообще-то» – слово, которое употребляет она! Конечно, по большому счету Тим попросту повторял за ней как попугай, но в его тоне слышалась уверенность, словно он четко понимал значение слов.
– Пойдем, Тим, пойдем в дом, пока мы не замерзли. По вечерам, когда с реки начинает дуть ветер, быстро холодает, даже в самые жаркие летние дни. Что бы ты хотел на ужин?
После того как ужин был съеден, посуда вымыта и убрана в шкаф, Мэри усадила Тима в мягкое кресло и стала просматривать грампластинки.
– Тим, ты любишь слушать музыку?
– Иногда, – осторожно ответил он, вытягивая шею, чтобы видеть Мэри, стоявшую у него за спиной.
Какая музыка тронула бы его за душу? Вообще-то в загородном доме, в отличие от дома в Артармоне, хранилось много грамзаписей музыкальных произведений, которые могли бы понравиться Тиму. С возрастом музыкальные предпочтения Мэри изменились, и она перевезла сюда все пластинки, которые теперь редко слушала. «Болеро» Равеля, «Аве Мария» Гуно, «Ларго» Генделя, марш из «Аиды», «Шведская рапсодия», «Финляндия» Сибелиуса, мелодии Гилберта и Салливана, «Торжественный марш» Элгара – эти и десятки других роскошных композиций создавали определенное настроение. «Надо поставить Тиму что-нибудь из этого, – подумала Мэри. – Посмотрим, как он воспримет».