– Внимание! Вы двое! – вновь перешел Метцгер на французский. – Руки за спину! Быстро!
Аня страшно боялась, что Макс, не знающий французского, не поймет и потому не выполнит какую-либо команду, и его могут застрелить. Но, заведя руки за спину и посмотрев вправо, она увидела, что Макс повторил ее действие. Слава богу! Он быстро соображает. Но ведь они тогда сочтут, что он понимает по-французски, и будут с ним говорить на этом языке, а он на самом деле его не знает! Что с ним будет?! Ее тревога за Макса перекрыла страх за себя. И она ничего не может ему сказать, так же как и он ей. Аня сходила с ума от бессилия и безысходности.
Между тем на ее запястьях защелкнулись наручники.
– Мужчину увести в одиночную! – приказал штурмбаннфюрер. – Что у нас свободно? Пятая?
– Так точно!
– В пятую. И присматривайте за ним, роттенфюрер!
– Есть!
– Сдадите его оберштурмфюреру Краузе, как только он вернется в отдел. Пусть он им и займется. Ясно?
– Да, штурмбаннфюрер!
– Выполняйте!
– Есть!
– Вы останьтесь! – приказал Метцгер кому-то.
– Есть!
Аня услышала, как Макса уводили в неизвестность. Увидятся ли они еще когда-нибудь? Аня готова была разрыдаться, но надо было держать себя в руках.
Странно, но теперь, когда она осталась одна, ей вдруг почему-то стало спокойней. Может быть, это было оттого, что теперь она не переживала поминутно за Макса? Она знала, что на время его оставили в покое в одиночной камере. Пока не вернется этот Краузе. А пока что – да, она одна. Но это значит, что, поскольку для Макса она ничего сейчас не может сделать, то отвечает в данный момент только за себя. А там посмотрим. Аню внезапно охватил фатализм: будь что будет! Но в глубине, на самом донышке ее души, оставалась надежда, она всегда у нее оставалась, надежда на то, что Серж хватится и что-то предпримет. А ему, пожалуй, пора бы обеспокоиться, ведь прошло уже много времени с тех пор, как они с Максом ушли из коттеджа. Аня на миг прикрыла глаза и про себя вознесла молитву к Провидению: «Я прошу, пожалуйста, пусть Серж поскорей обнаружит наше долгое отсутствие и встревожится!» Она верила, что Серж поймет, что случилось, и сразу предпримет все, что нужно, чтобы вытянуть их с Максом из этого ужаса.
– А тобой, детка, займусь я, – произнес Метцгер после того, как Макса увели и дверь закрылась. – Повернись ко мне! Мы тут с тобой побеседуем. А я умею вести интересные разговоры. И у меня в запасе есть отличные риторические фигуры – действуют неотразимо. Они очень убедительны. Недаром я – Метцгер!
Он подмигнул, и губы его разошлись в улыбке. В ней не было ничего плотоядного. Ну, ни дать ни взять добрый знакомый, с которым давно не виделась. Но улыбались только губы, глаза не принимали в этом никакого участия и оставались совершенно серьезными, холодными и словно смотрящими сквозь Аню. Но самое главное, в них было понимание. Аня сообразила, что он не зря произнес свою фамилию, значащую «мясник», так громко и отчетливо. Это был прозрачный намек, причем сразу на две вещи. Во-первых, на то, какими методами он любит пользоваться, а во-вторых, он давал ей понять, что не сомневается в том, что она знает немецкий.