— У тебя растет помощник, Рэй, — заметил Джек Уиггинс. — Я возьму его на работу, он говорит, как настоящий трудяга.
Майкл подхватил пакет.
— Я еще и сильный, — сказал он. — Я могу носить вещи. Я могу долго носить сестру.
Рэй сжал кулаки. Это нереально, невозможно. Дети пропали. Нэнси выпила успокоительное. Что она там говорит?
Ее голос по-прежнему был оживленным.
— Обычно папа называл нас с мамой своими девочками… — Она осеклась.
— В чем дело, Нэнси? — спросил доктор Майлз. — Отец называл вас своей девочкой? Это огорчило вас?
— Нет… нет… нет… Он называл нас своими девочками. Но не так… иначе… совсем не так… — Ее голос зазвенел от возмущения.
— Не волнуйтесь, Нэнси, — успокаивающе заговорил Лендон. — Успокойтесь. Давайте поговорим о колледже. Вы хотели поехать учиться в другой город?
— Да… это правда… Только я беспокоилась за маму…
— Почему вы за нее беспокоились?
— Я боялась, что ей будет одиноко — из-за папы… и мы продали дом. Она переехала в квартиру. Ее жизнь изменилась. И она пошла на новую работу. Но ей нравилось работать… Она говорила, что хочет, чтобы я уехала… Она любила говорить, что сегодня… сегодня…
— Сегодня первый день остатка твоей жизни, — тихо закончил за нее Лендон. Да, Присцилла и ему это говорила. Когда она пришла в кабинет, посадив Нэнси на самолет в колледж, то призналась, что долго махала на прощание — самолет уже вырулил на взлетную полосу, а она все махала и махала. Потом ее глаза наполнились слезами, и она виновато улыбнулась.
«Только посмотрите, какая я смешная, — сказала она, пытаясь засмеяться. — Настоящая наседка».
«По-моему, вы отлично держитесь», — возразил Лендон.
«Просто, когда думаешь, как меняется вся жизнь… просто не верится. Вдруг целая часть, самая важная часть… кончается. Но, с другой стороны, когда у тебя было столько радости и счастья… нельзя оглядываться и сожалеть. Так я и сказала Нэнси сегодня… Не хочу, чтобы она беспокоилась за меня. Я хочу, чтобы она отлично провела время в колледже. Я сказала, что мы должны помнить этот девиз: „Сегодня первый день остатка нашей жизни“.
Лендон вспомнил, что тогда в кабинет вошел пациент. В то время он счел это благословением — он был опасно близок к тому, чтобы обнять Присциллу.
— …но все было хорошо, — говорила Нэнси. Ее голос по-прежнему звучал нетвердо, неуверенно. — Письма мамы были веселые. Она любила свою работу, много писала о докторе Майлзе… Я была рада…
— Вам нравилось в колледже, Нэнси? — спросил Лендон. — У вас было много друзей?
— Сначала да. Веселилась с подругами, ходила на свидания.