– Не вели казнить, государь! – Он в поклоне склонил голову, не смея взглянуть на царя. – Ероха я, Посадский. Мы тут проходы закладывали. А потом… – он несколько замялся, – потом заплутал я. Выхода найти не мог. Уж другой день брожу, однако. Ежели б не свет ваш, так и околел бы тут от холода и голода.
Сказав это, он снова распластался на полу, а плечи его сотрясались от едва сдерживаемых рыданий. Павел изумленно смотрел на разыгрывавшуюся перед ним сцену. «Неужели это настоящий царь?» – думал он, с сомнением поглядывая на старика. Или же он неверно понял обращение каменщика.
– А, так это ты – беглый, – с удовлетворением произнес Грозный. – Как же, как же, мне уже докладали. А чего бежал-то? – смягчая голос, спросил он.
Но Ероха молчал, лежа в той же позе и боясь сказать правду царю.
– Отвечать! – крикнул тот.
Парень поднял от пола заплаканное лицо и, опустив глаза, робко заговорил:
– Помилуй, государь! С перепугу все это. Как повела нас стража, решили все, что не видать нам больше свету божьего, не выпустят нас наверх. Стражник один об этом молвил. Мол, теперь осталось вам только самих себя замуровать, и дело будет кончено. Вот и подтолкнул меня батюшка, когда шли проходами. Чаял, если его с братом ждет смерть неминучая, может, я спасусь. Для матушки опорой останусь, кормильцем для младших, – сдерживая рыдания, со всхлипом закончил он и тут же снова рухнул ниц.
– Распустили языки, – задумчиво проговорил царь. – Никакого порядку нет. А порядку не будет – все дело рухнет. Все труды будут загублены…
Странно, но никакого страха у Павла не было. Он лишь молчаливо смотрел, стараясь понять, где это он очутился, а резкие окрики старика его совсем не пугали. И чего он может ему сделать? Да и не виноват он перед ним еще ни в чем. Царь не царь, но не монгольский же хан, в конце концов. Свой. Русский.
– А ты что за птица? – обратив взор на Павла, начал допрос государь. – На каменщика что-то не похож. Уж не скоморох ли? Ишь, как вырядился. Или блаженный наподобие моего Васьки? Али вынюхиваешь чего?
– Да чего вы все: то блаженный, то лазутчик. Будто сговорились, – совсем не робко ответил Павел, глядя государю в глаза.
– Измена кругом, измена, – покачал головой старик. – Так кто же ты будешь, такой обидчивый.
– Павел я, Пашка, обыкновенный нормальный человек. Обыкновенный ученик обыкновенной школы. Я же вас царем не обзываю, даже если вы и вправду царь.
Или же от таких непонятных речей, или же оттого, что парень не выказал страха перед ним, привыкшим к беспрекословному повиновению и подчинению, Иван Васильевич поначалу опешил. Но затем негромко так, весело рассмеялся: