Никто не останавливался, все бежали. Никому не был дела, кроме меня.
Я стояла на границе леса и смотрела на две массивные фигуры, то налетающие друг на друга, то отлетающие в стороны. Слезы застилали глаза и становилось всё труднее разбирать что там происходит. Кто-то потянул меня за руку, и плечо отозвалось жгучей болью. Я обернулась, это был Кей. Его глаза уставились на нож, по прежнему торчащий из плеча.
– Твою мать, Ри.– он обернулся посмотреть в направлении, в которое был устремлен мой взгляд- Оставь его, нам надо уходить.
Я покачала головой. Я не могу, не могу уйти. Голова кружилась, но я продолжала смотреть. Фигуры стремительно рванулись вниз и один из них распластался на земле. Сердце замерло. Фигура стала подниматься, но второй ангел уперся тому в спину ногой и вновь повалил наземь. А затем оторвав ее от спины павшего с силой впечатал мощную исполинскую ногу тому в голову.
Я приоткрыла рот, не понимая кто есть кто. А затем луна выплыла из-за плотных туч, проясняя картину. Черные крылья, разметавшись по земле, были неподвижны. Камаэль лежал, побежденный, недвижимый, а над ним возвышался падший, с крыльями, отливавшими серебром.
Я задыхалась, в сердце что-то обрывалось, а глаза никак не могли отвернуться. Я все смотрела и смотрела на эту картину, умирая каждое мгновение и моля чтобы он встал.
Но Камаэль лежал на земле, застыв и не дыша.
Луна ушла за тучи, и темнота поглотила мир, или быть может только меня.
Утро было свежим и тихим, несмотря на то, что почти все уже давно проснулись и теперь толпились в очередях за собранными в одну кучу общими припасами. Еды было мало, но деваться было некуда, каждый помалкивал.
Двое суток мы передвигались почти беспрерывно, через леса, заброшенные фермы и забытые всеми мелкие городишки. Половина этого пути осталась где-то на границе моего сознания, оставляя лишь еле заметный след.
Доктора, как могли обработали мою рану и зашили её, пока я была без сознания, а Адам нес меня на руках, пока я окончательно не оклемалась.
Рука отдавала дикой болью в плечо при каждом движении, и я просто старалась держать её настолько неподвижной, насколько это было возможно. Медикаментов, которые успели стащить с базы, было достаточно для оказания первой помощи, но совершенно недостаточно, для того чтобы унять боль.
Но эта боль, физическая, её можно было подавить, о ней можно было забыть хотя бы тогда, когда веки тяжелели, а сознание погружалось в сон. Но о другой боли забыть было невозможно, она осела где-то глубоко, в голове или сердце, откуда мне было её не выскоблить ничем.