— Да, но я как-то не учел, что даже из самой дальней точки острова можно дойти куда угодно за десять минут!..
— Отлично, — кивнула Наташа. — В таком случае, если южная оконечность с теплым ветром тоже отпадают, где же искать театр?
— Серьезный вопрос, — сказал Граф. — Пока что у меня нет на него ответа.
— Итак, еще один месяц потрачен впустую, — резюмировала Наташа.
— Никакой труд не бывает напрасным. По крайней мере, мы знаем, где НЕ НАДО копать.
— Это утешает.
— Я зарисовал систему катакомб, — сообщил Граф, желая поскорее перевести неприятный разговор в новое русло. — По-моему, рисунок напоминает восточный иероглиф. Возможно, именно расположение катакомб заключает в себе ответ, где мог находиться на острове театр.
— И где же?
— Пока не знаю. Но я узнаю, это точно!
— Понятно.
— Не расстраивайся, — сказал Граф. — Вы люди молодые, у вас еще все впереди. Вот увидите, в следующем году мы непременно отыщем театр. Если даже я надеюсь подержать Артемиду за сисечки, то что говорить о вас!..
— А Аполлона ты за что надеешься подержать? — спросил Федор.
У Мишани вновь вспыхнули ярким блеском глаза, а Наташа махнула рукой и побрела к костру за своим котелком.
…Четыре дня спустя утренний поезд с шумом подошел к перрону Киевского вокзала.
Вывалив из вагона рюкзаки, участники археологической экспедиции до следующего года простились друг с другом и разбрелись.
Граф был неумеренно весел и старался не глядеть в глаза Наташе.
Наташа не улыбалась. Отчего-то сегодня ей было особенно грустно.
На стоянке она сговорилась с водителем такси и полчаса спустя уже входила в подъезд родного дома.
Лифт, охая и скрипя, подымал ее на седьмой этаж. У двери она услышала отчаянный телефонный трезвон. Наскоро выхватив из кармана ключи, Наташа отперла замок и схватила телефонную трубку:
— Алло?
— Тата? Ты уже вернулась? Слава Богу!
— Здравствуй, мама…
— Какделавсевпорядкеаунасбеда! — скороговоркой, в одно предложение, выпалила мать.
— Что случилось?! — Наташа почувствовала, как гулко заколотило в висках.
— Такое несчастье… такое несчастье! — заквохтала мать на другом конце провода. — Уж я извелась, уж я на одном успокоительном!..
— Что случилось, мама?
— Ленечка!..
Додон поводит ушами, чувствуя, что вот сейчас, через несколько мгновений, он вновь гордо прогарцует через плац, злобно фыркнет на кобылку Манечку (она, как всегда, по своей природной рассеянности, засмотрится на что-нибудь и выбьется из общего строя), затем, почувствовав едва заметное натяжение уздечки, остановится (хотя можно было пройти еще сантиметров тридцать, так было бы красивее), дождется, пока весь четвероногий ряд рассыплется веером, и, выждав небольшую паузу — настоящую актерскую паузу, — в восторженной тишине пригнет правое колено, подаст шею вперед, чуть склонит голову набок и, услыхав бурные овации, перекатит во рту горьковатые на вкус удила, улыбнется усталой улыбкой старого бенефицианта, будто говоря про себя: «Ну что вы!.. Это же в порядке вещей!.. Я лишь исполняю свой долг!..»