— Чего им экономить! У Саши денег немерено было. Сфера обслуживания. Это не мы, заводчане, которые своим горбом, мозолями — и только на зарплату. Я всю жизнь от получки до получки тянул, а у них — сотня туда, три сотни сюда. Другая жизнь.
— Не завидно было?
— Мне? Нет. Другое воспитание… За годы работы начальником цеха разные предложения были. Чуть товара сверху отгрузить и в документах не отразить… Такие деньги сулили. Но… Видите, как живу.
— От Новоселова тоже такие предложения были?
— Он знал превосходно, что на такие темы со мной разговаривать бесполезно.
— Где вы были четвертого августа?
— Ну вот, теперь я вижу, что передо мной следователь. Ваше алиби, где вы были в ночь зверского убийства? Тоже детективчики почитываем.
— Так где вы были в день зверского убийства?
— Тут и вспоминать нечего. Четвертого августа — день рождения моей дочери. Весь день я был дома. Мы его справляли в узком кругу. Рублей в шестьдесят обошлось. Такая дороговизна на базаре, а в магазинах ничего нет… Да и в продмаге мясо по семь рублей уже. Как жить дальше будем, куда Москва смотрит?
— Понятно.
Только сейчас я заметил, что смущало меня в лице Лупакова. На нижней губе слева и на верхней справа у него были свежие красные шрамы. Он заметил мой взгляд, усмехнулся, провел пальцами по губам.
— Народ неспокойный пошел. По улицам не пройти. Столкнулся вон недавно. Молодежь. Родного отца убьют, не то что случайного прохожего.
— Отбились?
— Да кое-как. Люди добрые помогли. Дурное поколение растет. Потому что отказа ни в чем нет. Хочешь мотоцикл — бери. Хочешь пальто — пожалуйста. Лишений не знали. Недостатка ни в чем не было. Привыкли на родительском горбу. Я мальчонкой был — голодное время. А сейчас…
— Голода нам не хватает, это точно, — согласился я.
— Ох да я не про то… Неспокойная жизнь пошла. Сашу убили. А он ведь человек тихий, безобидный был. Не правильно это.
— За что его могли убить?
— Вот уж не ко мне вопрос… Давайте я вам все-таки чаю налью. У меня конфеты остались. В коробке. За одиннадцать рублей покупал. Нет, какие все-таки цены!..
Уходя от Лупакова, я не мог предположить, что с этим человеком мне еще встречаться и встречаться. Разговор не дал ничего. Можно считать, день прошел впустую, но впереди был визит к тете Вале.
Я знал, что к моему приходу она приготовит свои фирменные пельмени. И вечером мы будем сидеть под розовым абажуром за столом, покрытым скатертью ручной вышивки. В розетках будет краснеть клубничное варенье, а в рюмках — потрясающе вкусная смородиновая настойка, секрет которой — достояние нашей семьи. Сначала тетя Валя включит свою любимую пластинку Утесова. А потом начнет рассказывать какие-нибудь истории из жизни обожаемого ею Есенина. На душе моей будет тепло и хорошо. И далеким, ненужным, глупым покажется суета вокруг каких-то пороков и страстей, посторонними, не касающимися тебя станут зло и ненависть этого мира. Это будет короткая передышка, перед тем как опять погрузиться в безумие, в железные будни большого города.