Ворота замка как раз покидает процессия.
Впереди едут сестры в нарядных охотничьих костюмах, перья на шляпах вздрагивают в такт шагам лошадей. Кто с ними, кроме слуг, не разглядеть. Слуги держат флаги, но ветра нет, не разобрать, что за гербы, но этого мне и не надо. Зеленый и голубой — цвета Альбето, серый с голубым — Эберлей. Пока наследница замка заперта в башне, ее сестричек ожидаемо обхаживают соседи.
Порыв ветра донес звуки разговора и смех. Никто не обернулся, не поднял голову, чтобы посмотреть на меня, словно Лирей Альбето, наследницы герцогства Ньюэйгрин, нет и не было никогда.
Я с силой обрушила ладонь на каменный подоконник, ойкнув от боли. Так я все руки отобью. В воздухе опять запахло грозой, а в глазах защипало, перед лицом словно возникла пелена, и когда она прошла, охотничья процессия уменьшилась до размеров темной мохнатой гусеницы, утыканной разноцветными флажками. Протрубил охотничий рог, и все стихло.
Я вернулась к столу. Со странным сочетанием голода и отвращения проглотила клейкую остывшую массу, поморщившись, запила безвкусной бурдой, вытерла салфеткой губы.
Ну нет, Виталина. Думаешь, заперла меня в башне и забыла? Как бы не так!
Быстро подошла к комоду и распахнула дверцы настежь. Бегло осмотрела содержимое, перевела взгляд в зеркало в кованой раме на стене, нахмурилась.
Нет, это платье для выдуманного покаяния не годится. Слишком обычное. Каяться — так с помпезностью, которую обожает Виталина. На всякий случай отгородила себя ширмой от люка, Мила бы постучалась, а эта вряд ли, и быстро сдернула светло-зеленое домашнее платье с круглым вырезом и рукавами до локтя.
Пальцы заскользили по нарядам, благо их немного. Ни одного любимого, из тех, что вместе с мамой выбирали. Но мне и не нужно. Вот! То, что лекарь прописал!
Унылое серое платье с белоснежным воротником-стойкой, белыми же манжетами, скрывающими кисти рук до пальцев, черным атласным поясом и черно-белой каймой по подолу. Ужас. Прямо Серость из Ньюэйгрина, но Виталине понравится. На мне.
Теперь надо как-то скоротать время, пока сестры заняты охотой: из разнообразия церковной литературы, благополучно покрытой слоем пыли, я выбрала самое скучное и занудное: жизнеописание святой Иулии Страстотерпицы, прародительницы Церкви.
Сдула с корешка пыль, водрузила книгу на подоконник, подвинула к нему же стул и осторожно, опасаясь помять платье, присела на краешек.
Та же камеристка — кажется, ее зовут Нэн — принесла обед и не удержалась, окинула изучающую святые писания меня недоверчивым взглядом. Даже как будто замешкалась, словно ожидая, что я заговорю с ней или спрошу о чем-то. Но я даже головы в ее сторону не повернула, чинно перевернула страницу и бросила равнодушное: