Многие годы это было все, что я помнил. Даже когда воспоминания об испуге Катрин и Зандера вернулись, мое ужасное видение оставалось скрытым, не появляясь на поверхности памяти.
Пока я не вернулся на Солус. Пока не увидел Мальвейль снова.
ГЛАВА 1
Сейчас
Вестибюль перед Залом Суда на линкоре «Вечная Ярость» имел полукруглую форму и ширину в самой широкой части пятьдесят четыре шага. Я сосчитал их. У стены рядом с тяжелыми бронзовыми дверьми, отделявшими меня от моих судей, стоял единственный железный стул. Я еще не садился на него. Я не мог сидеть неподвижно. Я ходил по вестибюлю, не потому что движение приносило мне облегчение, но лишь для того, чтобы избежать проклятья неподвижности.
С обоих бортов в вестибюле были огромные окна высотой от палубы до потолка, и с левого борта в них был виден обугленный камень, который когда-то был имперским миром под названием Клострум. Миром, спасти который было моим долгом. Каждый раз, проходя мимо этих окон, я замирал, вздрагивая от терзавшего меня чувства вины, и не в силах отвести взгляд. Это зрелище притягивало меня, словно крюками вцепляясь в мою душу. Снова и снова я взирал на мертвый мир, и потом отворачивался, мое сердце тяжело стучало, в животе словно разверзалась пустота, а левая ладонь покрывалась потом.
Моя правая ладонь ничего не чувствовала. Так же, как и остальная правая рука, и правая нога. Они были аугметическими, заменившими конечности из плоти, которых я лишился на Клоструме. Я еще не привык к ним. И шагал по вестибюлю не только потому, что испытывал тревогу. Я пытался скорее привыкнуть к новой реальности своего тела. Едва слышное жужжание сервомоторов было для меня еще чуждым звуком, машинным голосом, который я пока еще не связывал с собой. Это был шепот, следовавший за мной повсюду, и источник его был скрыт от глаз, хотя всегда находился близко. Рука и нога работали хорошо, повинуясь импульсам, которые посылал мой мозг. Мне не приходилось сознательно направлять их движения. И в то же время они были чем-то чужим. Они принадлежали кому-то другому, кому-то, чьи намерения идеально отражали мои. Я испытывал фантомные боли в исчезнувших конечностях, и эти боли совпадали с местами на аугметике, но происходили не из нее. Я был разделенным существом, изображавшим единое.
Моя душа была так же разделена, как и тело. Я присутствовал в настоящем, борясь с мучительным чувством вины. Но я был и где-то вдалеке, часть моего разума укрылась в некоем коконе оцепенения и взирала на мои страдания с холодным безразличием.
Я ждал в вестибюле несколько часов. Когда мои глаза не обращались к зрелищу мертвого Клострума, они останавливались на барельефе на бронзовых дверях. На каждой из них была изображена массивная фигура, олицетворение Правосудия, воплощенное в героических линиях, со скрещенными руками и суровым лицом, взгляд устремлен куда-то над моей головой, словно в ожидании приговора мне. Здесь не найти милосердия.