Его глаза-бусинки смотрели на меня, словно лазер, прожигая насквозь.
– Рик, я даже не знаю. Ты начинаешь пугать меня.
– Оно суперсильное. Тебе понравится, еще скажешь мне «спасибо».
Из комода он вытащил стопку бумаги и протянул мне:
– Надо?
– Хм, да, – я взял бумаги и травку и распихал по карманам.
– Сворачивай потоньше, и выкури со своим приятелем сначала половину, а потом посмотрите, как пойдет.
– Слушай, а если мой приятель – невысокая, хрупкая женщина?
– Нормально. Женщинам это нравится.
Уже идя к двери, я обернулся:
– Рик, не знаю, как тебя и благодарить.
– А, не волнуйся. Считай, я расплатился с тобой за то, что ты нашел тогда Джеки Чана.
В своей квартире я нашел Грейс сидящей на диване. Ноги в колготках она закинула на кофейный столик. Она поставила играть Колтрейна, ее глаза были закрыты, а голова откинута на спинку дивана. Она выглядела так, будто находится дома. Боже, я ее люблю.
– Смотри, что у меня! – я показал ей траву.
Она взглянула.
– Мы накуримся и будем плясать?
– Предпочтительно голыми.
– Не пытай свою удачу.
Я опустился возле столика на колени и скрутил довольно корявый косяк. Грейс наблюдала за мной, не переставая хихикать.
– А ты не смейся.
– Пусти, дай лучше я.
Она взяла новую закрутку и свернула прекрасный, ровный, тонкий, тугой косяк.
– Грейси, где это ты так научилась?
– Мы с Тати иногда это делаем. Точнее, в каждое первое воскресенье месяца.
– Ты шутишь? Нет, это только Татьяна может выделить специальное время, чтобы курить траву.
– Ага, есть вещи, которые не меняются. – Она раскурила и затянулась. Удерживая дым внутри, она выговорила тоненьким голосом: – Да никто и не хотел бы этого.
После того как мы покурили, все вокруг стало слегка размытым. Я включил «Суеверие» Стиви Уандера, Грейс поднялась и начала танцевать. Ее волосы развевались, а я смотрел на нее в оцепенении, не понимая, как, черт возьми, я мог позволить ей исчезнуть из моей жизни.
– Мэтт, потанцуй со мной.
Я встал, и мы танцевали, пока песня не кончилась. После нее началась «Ты солнечный свет моей жизни». Мы замерли, глядя друг на друга. Потом Грейс не выдержала:
– Это дурацкая песня.
– Грейсленд Мэри Старр, это великая песня. Это классика.
Я схватил ее и закружил, а потом притянул к себе и сделал несколько нарочитых танцевальных движений.
– Портер.
– Что? – Я сделал вид, что не расслышал. – Музыка слишком громкая, что ты сказала?
Она отрицательно потрясла головой и позволила мне закружить ее в танце. Мы плясали, пока у обоих не закружилась голова.
Часом позже мы сидели на полу в моей кухне, уминая сыр и виноград. Грейс опиралась спиной о холодильник и вытянула ноги вперед, а я, в той же позе, напротив, опирался о дверцу шкафчика.