Присев в парке, мы слушали шелест ветра в листве.
– Ты все еще слышишь это? – спросила я.
– Что – это, куколка?
– Музыку.
– Да-а, слышу. Я всегда ее слышу.
– Как ты думаешь, что может означать, если я больше ее не слышу?
Он съел моего слона.
– Шах. Я не знаю, что это значит. Может, ты просто плохо слушаешь?
Как получается, что он всегда выигрывает? Я сделала ход королем.
– Я слушаю.
– Нет, ты слишком занята тем, что жалеешь сама себя.
– Я никогда не жалею сама себя.
– Может, раньше и нет, а сейчас да. Шах и мат.
Я сложила доску. Мы играли на плохонькой картонной доске с пластмассовыми фигурками, которая складывалась и помещалась в мою сумку.
– Я не жалею себя. Просто я устала и мне грустно.
– Почему тебе грустно?
Я посмотрела Орвину в лицо. Сейчас мне было трудно считать его одним из пациентов «Зеленых полей», потому что он казался совершенно вменяемым и разумным. Но иногда он все забывал и спрашивал, когда надо идти в магазин, который, к сожалению, был закрыт уже более десяти лет. Сегодня у него был один из хороших дней, но он с легкостью мог в любую минуту снова соскользнуть в забывчивость.
– Ты бы хотел не возвращаться в «Зеленые поля»?
– Грейс, дорогая моя, позволь мне напомнить тебе одну пословицу.
Я опешила. Он не называл меня по имени… Я уж и не помнила, сколько лет.
– Да, конечно.
– Я считал себя бедняком, не имея ботинок, но потом встретил человека без ног…
Я глупо улыбнулась.
– Я все-таки жалею себя, да?
– Более того. Ты неблагодарна. У тебя прекрасная дочь, отличная работа, и человек, которого ты всегда любила, вернулся в твою жизнь.
– Да, но он больше не хочет меня.
– Захочет. Просто будь собой. Найди музыку.
Этим вечером мы с Эш ужинали у Тати. Тати пыталась освоить домашнее хозяйство. Она наконец нашла мужчину, с которым хотела встречаться, и собиралась произвести на него впечатление. Мы с Эш не в первый раз играли роль ее подопытных свинок, и не могу сказать, что это приносило нам радость. Готовила Тати ужасно. Точка.
Тати подошла к столу с большим блюдом:
– Таджин из ягненка с кускусом по-мароккански.
– Ой, Тати, я терпеть не могу есть ягненка.
Она казалась оскорбленной:
– Это еще почему?
– Они слишком милые, чтоб их есть.
– Ничего, этого больше милым не назовешь.
Покачав головой, я положила себе совсем немножко. Эш, сморщив нос, положила себе еще меньше, а Тати бегала вокруг и искала штопор.
– Можно мне вина? – спросила Эш.
– Нет, – ответили мы с Тати хором.
– Ну глоточек? Папа сказал, когда мы будем у него обедать, он даст мне немножко попробовать.
– А ты уже зовешь его папой? – спросила Тати.