Мы просто чудом пробежали в этот дом, оставшись почти незамеченными. Он стоял крайним и ещё не был заселён. Почти все квартиры остались просто пусты, и в некоторых стояли весьма ценные предметы вроде фортепиано или хранилась коллекция постельного белья, завязанная в поношенную простынь. Всюду были коробки с посудой, детскими игрушками, вязанки с книгами.
Осмотрев подъезд, наша банда опять вернулась на верхний этаж, плюхнулась на тюки с одеждой и расселась на коробках из фанеры. Во всём подъезде деревянные двери и натуральные бумажные обои. Я бы предпочёл железные решётки тамбуров и стальные, корявые двери девяностых этому аккуратному уюту шестидесятых.
Носорог разделил галетки и раздал. Мы жевали, а я начал свой очередной поучительный рассказ:
— Я вам хотел историю рассказать. Когда я был маленький, то мы ходили в поход, рядом с городом. У нас степь и искусственный лес посаженный. Из диких животных в лесопосадке водилась только всякая мелочь, но мы вокруг палаток натягивали нитку и на неё пустые банки вешали, чтобы если медведь в лагерь зайдёт — звенело. Вы понимаете? Чтобы знать, что медведь пришёл. Это такой большой, как заражённые, и злой. Конечно, его там не было, и это только игра, а вот если вправду пришёл?
Преданно смотрят. Наверное, оценивают — я сам могу идти или всё-таки в усмирительной рубашке меня придётся тащить? Не доходит.
— Ну вот подумайте, пришёл медведь и мы об этом знаем. Дети из палаток высовываются и видят — медведь.
Дошло. Поняли. Очевидно, что для маленького ребёнка разница только в том, что во сне его съедят или всё-таки он успеет на мишку посмотреть. Я подвёл итог разговора:
— Двери все деревянные, дом с краю. В квартирах пусто, а я уже третьи сутки не спал, и вы на вторые пошли. До вечера пару часов спим и надо куда-то перебираться. Ничего больше не делаем, куда выкатит, так и будет. Отбой!
Когда мы проснулись, то стали участниками ещё одного обыкновенного чуда Стикса. Вместо планируемых пары часов сна мы продрыхли весь вечер, ночь и утро. Проснулись сами, но не от хруста своих пережёвываемых костей и вырываемых кишок, а потому что отлично выспались после такого напряжённого дня. Нас не нашли, и мы могли спокойно решать, что дальше делать.
Во всей этой суете очень помогло, что нео немного говорили на русском. Зачем им русский? А незачем обычному новому человеку русский. Нео и не знали о том, что такой язык есть. Недоросли были моими крестниками. Это всё в продолжение темы большой мексиканской семьи из американской мыльной оперы. Привозя детей ко мне, новые люди разумно предполагали, что автоматический переводчик может не дать возможность зацепиться за энергетику неперерождения, и поэтому всех детей, которых собирались привести ко мне, они учили русскому. Конечно, минимально, на уровне: «Конфетку на, конфетку дай. Вот ыз ё нэйм? Майн нэйм ыз Маша». Всё очень примитивно, сотни три-четыре слов, самые-самые примитивные фразы, кто они, чего они, есть, пить, спать, смотри туда-сюда.