Труп долю секунды висел в воздухе — этого Дежкина почти не видела, только самым краешком глаза, даже скорее как бы догадывалась, но вот именно тут что-то заставляло ее повернуть голову, и уже самое мерзкое она видела ясно и четко, как, должно быть, и фиксировала все это невидимая кинокамера: тросы резко натягивались в разные стороны, и тело беззвучно и легко разрывалось пополам: раскрывалось синее чрево, вываливались кишки, обнажались белые ребра, голова оставалась слева…
Сегодня перед сном Дежкина приняла «Ксанакс», транквилизатор, прописанный ей психиатром Кленовым, с которым она познакомилась, когда вела дело о серийном убийце-маньяке. Когда Клавдия Ивановна, измученная этим кровавым сном, краснея и заикаясь, выложила все Кленову, тот покивал, поговорил об отдыхе, о свежем воздухе и положительных эмоциях, а затем выписал этот самый дорогущий транквилизатор. По мысли Кленова, транквилизатор должен был затемнить ей сознание настолько, чтоб оно оказалось не в состоянии баловаться какими-то там снами.
Клавдия приняла лекарство втайне от семьи. Стеснялась. В голове минут через десять сделалось мутно и легко. Клавдия даже не стала традиционно обходить с пожеланием доброй ночи детей, а сразу легла, с интересом прислушиваясь к себе — подействует или нет?
«Ксанакс» подействовал: жуткий сон про то, как на съемочной площадке автокранами разрывают пополам труп какого-то бомжа, выряженного римским патрицием, Клавдия видела теперь настолько реально — цвет, объем, звуки, — что, когда она не без труда открыла в конце концов глаза, ей показалось, что она вовсе не спала сегодня, а подглядывала чью-то реальную жизнь.
Федор тихонько похрапывал рядом.
Клавдия помотала головой, туман в ней не пропал, хотя сон все же откатился куда-то в глубины ее сознания и лег там мутным тревожащим осадком.
«Ничего себе денек начинается, — подумала Клавдия. — Надо же, привязалась такая гадость!»
Тихонько встав с кровати, Дежкина пошла на кухню, выпила размороженной воды, постояла у окна. Утро было сероватое, небо низко спустилось к крышам домов. И снова — теперь по контрасту с погодой — ей вспомнился сон, который был таким ярким и таким жутким — ведь там, во сне, светило солнце, как и положено в Римской империи…
Клавдия приняла душ, искоса поглядывая на себя в зеркальные стены. Если бы ее увидел обнаженной кто-нибудь посторонний, никогда бы не сказал, что Клавдия родила двоих детей и даже выкормила их грудью. У нее было крепко сбитое, добротное тело, никаких рыхлостей и отвислостей, все упругое и аппетитное.