Но вот и долгожданное море, Андаманское, грозовой синевы. Наше бунгало оказалось просторным сооружением с четырехскатной крышей, раздвижными стенками и с навесными ставнями, которые, если убрать подпорку, захлопывались с орудийным грохотом. В передней части, окнами на море, — холл, за дощатыми перегородками — спальни, а в задней половине кухня с очагом из неотесанных камней. О лучшем жилище мы и не мечтали. Бирманский коллега тут же принялся хлопотать об обеде (он большой любитель покушать), а мы помчались к морю — и остановились в оцепенении. Первозданный океан выглядел, несомненно, именно так. На диком пустынном пляже, закиданном крупными раковинами, лежали громадные валуны, черно-синие волны с грохотом накатывались на них и, ревя, отбегали назад, в грозовую синь океана. Рыбачьи лодки с высоко задранным носом и кормой колыхались в десятке метров от берега. Вода была настолько соленой, что тело щипало, будто его натерли жесткой мочалкой. Но самое удивительное — в этой мрачной, соленой, древней воде можно было лежать, совершенно не двигаясь, и, закинув руки за голову, предаваться мечтам сколько душе угодно. До сей поры я полагал, что подобный трюк возможен только в чрезвычайно засоленном Мертвом море. И что за упоение было лежать и петь в этой гулкой пенящейся воде — в полусотне метров от берега!
Если договориться с рыбаками, они отвезут вас на вельботе еще дальше к югу, в свой поселок. Там у них больше лодок, чем хижин, вместо улиц — светлые протоки морской воды с песчаным дном, где ребятня ловит сетями мелкую живность, а вместо тына и плетней — перекладины с вяленой рыбой. Там, на каменном мысу, высоко над морем стоят две маленькие беленые пагодки. Под ними груды камней, а в камнях — скопище змей. Рыбаки считают их священными, у подножия пагод всегда лежат цветы. Через щели в камнях верующие кормят змей, приманивая их огнем или свистом. Змеи — не морские, а обычные, сухопутные и ядовитые. Какое отношение эти твари имеют к рыбацкому промыслу — выяснить не удалось. Может быть, уходящие в море вымаливают для себя благополучное возвращение на сушу? А может, это просто поклонение жизни в любой ее форме? Во всяком случае ничего буддистского в этом обряде нет. Правда, одна из змей, кобра, фигурировала в житии Будды. Когда он заснул в пустыне, она заслонила его от солнца своим раздувшимся капюшоном. Но в пещерах под этими пагодами нет ни одной кобры. Так говорят местные жители. Может быть, этот обряд древнее, чем само Андаманское море?
Здесь, на южной оконечности Бирмы, мы и закончим свое путешествие. Как и всякая страна, Бирма — это целый мир. Описать ее невозможно. Можно дать о ней лишь приблизительное и самое общее представление.