– Милорд, доктор…
Хейден жестом остановил его.
– Вы можете идти, Хоторн. Спасибо.
Тримбл вошел в комнату, хлопнув дверью; приблизившись к Хейдену, он увидел лежащий на столе револьвер.
– Ты собираешься отстрелить свои чертовы яйца?
Хейден убрал пистолет в ящик стола и снова вальяжно вскинул ноги на столешницу. Доктор подошел ближе и зло ткнул кулаками в лакированное дерева резного стола.
– Где она?
«Он имеет в виду Софию? Господи, неужели он думает, что если бы она была здесь, он торчал бы за этим столом?»
– О ком ты спрашиваешь, Томас?
Тримбл стукнул кулаком по стопке бумаг. Несколько листков слетели на пол.
– Негодяй! Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду Софию. Где она?
Хейден взглянул на разлетевшиеся бумаги и, с видимым трудом сдерживая гнев, ответил:
– Если ты потерял свою маленькую помощницу, то в этом нет моей вины, и здесь ты ее не найдешь.
Тримбл побледнел.
– Господи, я ненавижу тебя, но все же я бы предпочел, чтобы София оказалась здесь.
«Может быть, она пошла на попятный с замужеством?» При мысли об этом настроение Хейдена улучшилось.
– Она пропала. – Тримбл жестко отер подбородок. – В Уайтчепеле…
Хейден не дал доктору договорить – вскочив на ноги, он схватил его за отвороты сюртука.
– Только не говори мне, что ты как последний идиот оставил ее там одну?
Тримбл сбросил руки Хейдена и виноватым тоном ответил:
– С Софией был мой кучер, но, тем не менее, она исчезла.
Но Хейден уже не слушал Тримбла – схватив револьвер, он почти выбежал из комнаты и, накинув плащ, решительно направился к двуколке Тримбла. В гробовом молчании Хейден и Томас ехали в Уайтчепел, напряженную атмосферу усугублял и наплывающий густой туман, превращавшийся в мрачное сырое одеяло, сотканное из сажи и прилипчивой вони. Время от времени Хейден гневно поглядывал на своего спутника.
– Хоть ты и не спрашивал, – внезапно заговорил Тримбл, – я все же скажу, что буду воспитывать ребенка Софии как своего собственного.
– Проклятье, Томас, ты что, бредишь? Я…
И тут Хейден умолк, на мгновение ему показалось, что окружающий мир погрузился в темноту.
– София ждет ребенка?
Он услышал свой вопрос как бы со стороны, и хотя это был его голос, он прозвучал мягко, словно эхо из прошлого – голос наивного двадцатилетнего школяра, который по ночам в тишине любил читать Шекспира и вести неторопливые философские разговоры. Голос человека, который верил, что любовь правит миром, – голос глупца.
Когда мир выплыл из темноты, он с удовлетворением заметил, как побледнел Томас. Что ж, похоже, не только его шокировала эта новость.