– Здесь куча сокровищ, – с нескрываемым восторгом произнесла Селия, уверенно поднимаясь по лестнице. Не желая разочаровывать ребенка, София сделала глубокий вдох, приподняла подол и последовала за ней. На чердаке три больших мансардных окна выходили на Брук-стрит, через их стекла широкие яркие полосы солнечного света падали на пол мансарды, на мощные медового цвета балки и частично высвечивали содержимое чердака. Селия прошла мимо нескольких деревянных сундуков и опустилась на колени на разодранную льняную подушку, лежащую на полу рядом с самым маленьким сундучком.
– Это бабушкин. Уверена, муфта здесь.
С колотящимся сердцем и внимательно глядя под ноги, София подошла к сундуку. Селия откинула медную скобу и на удивление легко подняла довольно тяжелую крышку, после чего их глазам предстало множество мишурных украшений с перьями и лентами. Пока Селия беспорядочно разбрасывала вещи, София огляделась. Рядом с сундуками стояла пара причудливо украшенных столиков в духе Андре Буля с искусной инкрустацией и позолоченным зеркалом в стиле рококо, украшенным декоративным орнаментом и покрытым толстым слоем пыли. Ближе к углу были разбросаны несколько картин, многие из которых стояли лицевой частью к стене. Софию покоробило такое пренебрежительное отношение к искусству, ведь картины – это пот и кровь художника. А если картина не в твоем вкусе, нужно отдать ее тому, кому она нравится, – в любом случае, нельзя забрасывать живописные полотна на пыльный чердак. Осторожно ступая, София подошла к картинам. Она развернула первый холст – портрет Уэстфилда в молодости, глаза опущены, он смотрит на гончую. Она повнимательнее рассмотрела картину. Пожалуй, фасон бриджей и узел галстука позволяли датировать изображение более ранним временем.
– Это мой дедушка, – сказала Селия, стоя с меховой муфтой в руках. – Он похож на папу, правда?
– Да, – ответила София.
– Он на всех картинах.
Селия махнула рукой на лежащие картины. София подошла к следующему портрету, собираясь перевернуть его, но тут ее взгляд упал на массивную позолоченную раму, почти не заметную в полумраке дальнего угла. Холст, все еще остававшийся в раме, был разорван. Нет, не разорван, – разрезан, словно кто-то в сердцах исполосовал картину ножом. Селия подошла к Софии и встала рядом с ней.
– Раньше она висела в папином кабинете над камином.
София дотронулась до изодранного холста. Старого графа лишь с большим трудом можно было узнать на портрете, поскольку с резной рамы свисали лишь перепутавшиеся полоски холста. Это была не случайность – тот, кто испортил картину, явно был в ярости.