Я поднимаю рюкзак и протягиваю Лео.
– У тебя есть кто-то, с кем можно поговорить? Друг? Взрослый, которому ты доверяешь?
Лео принимает рюкзак и смотрит мне прямо в глаза. Воцаряется тишина.
– Спасибо, что пригласили зайти, – благодарит он и выходит.
Вернувшись на кухню, я смотрю ему вслед через окно. Интересно, что ждет его дома? Вероника. Кто эта женщина на самом деле? Что прячется за маской холодности и элегантности?
Расстройство приспособительных реакций.
Такой диагноз поставили моей жене после того, что случилось с ней в юности. Наверно, она объяснила мне, что это означает, но я плохо помню тот разговор. Слишком много всего одновременно, сложно было уловить все детали. Что касается медицинского аспекта, я понял только, что речь шла о непропорционально сильной реакции, эмоциональной или поведенческой, на определенное событие.
Наконец восемь или девять месяцев назад моя жена рассказала мне всю правду – описала свою реакцию и свои поступки. Только тогда она почувствовала, что готова довериться мне, сказала она. Рассказывая, она не плакала, спокойный тон голоса резко контрастировал с чудовищностью слов. Я хотел бы сказать, что воспринял все спокойно. Я хотел бы сказать, что услышанное не изменило моего отношения к жене.
Мы лежали в постели, и я чувствовал, как меня мутит. Я потрепал ее по голове, сказал, что съел что-то не то. Сказал ей никуда не уходить, что я сейчас вернусь. Я бросился в ванную, и меня вырвало. Ноги дрожали, я не мог подняться – мешало сильное головокружение. Когда я наконец вернулся в спальню, она лежала, раскинув волосы по подушке. Жена заснула. Мне стыдно это говорить, но я испытал облегчение, потому что мне не нужно было ничего говорить, утешать ее, заверять в неизменности своих чувств. Потому что я не смог бы.
В последующие недели и месяцы она вела себя так, словно ничего не изменилось. Словно она была прежней, словно я должен был относиться к ней по-прежнему. Но она от меня отдалилась, или, точнее, я от нее и взглянул на жену по-новому. Между нами возникла непреодолимая дистанция. Я больше не знал, кто она на самом деле. А может, и никогда не знал.
У нее были планы, когда-то наши с ней общие, она много говорила о будущем. Но у меня земля уходила из-под ног. Я сомневался не только в жене. Я начал сомневаться и в себе тоже. Как я мог жениться на женщине, о которой ничего не знал? Как мог довериться собственным суждениям? Как мог так ошибиться в человеке, которого любил?
Любил? Люблю?
«Я не знаю, – хочется закричать. – Не знаю, не знаю». Все, что я принимал как данность, исчезло, я лишился опоры. Меня швыряло вперед и назад, и не за что было ухватиться. Не за что и не за кого. Пока из пучины меня не выхватила Анна.