Кончики пальцев зудят, зуд переходит в боль, в острую тоску. «Это не для тебя», – говорит голос. Это мой голос, но слова исходят из уст сестры. Потом я слышу и ее голос: «Знаешь, можно жить счастливой жизнью и без детей». Я плачу, кто-то тянется ко мне, чтобы утешить. Сначала я думаю, что это сестра обнимает меня, но потом понимаю, что это мама. И рыдаю еще сильнее.
Мама обнимает меня, прижимает к груди, она моя сила и опора. Мне не верится, что это действительно она, что она вернулась, я мягко отстраняюсь, чтобы увидеть ее лицо. Это она, моя мама, освещенная слабым светом, такая же, как всегда. Точнее до того, как ее сломила болезнь. Такая, какой она была все те годы, когда прижимала к себе мое непокорное слабое тело и шептала, что я не одна, что все будет хорошо и что она всегда будет рядом.
Я замечаю тень рядом с нами. Тень кого-то, кто отворачивается от нас, точнее от меня, и понимаю, что это папа. Я знаю, куда он направляется. Я всегда это знала, и когда я снова поворачиваюсь к маме, она уже лежит в постели, больная и исхудавшая. «Работа – лучшее лекарство», – говорят они с сестрой в один голос. Мама исчезает, но кто-то остается лежать в постели. Это Филип Сторм.
Он спит и не замечает, что Вероника подходит все ближе. Она встает у изголовья и смотрит на него. У нее бледное лицо, губы вытянуты в тонкую линию. Вероника заносит руку, и что-то блестит в свете луны, что-то холодное и острое. Кухонные ножницы? Нож? У меня перехватывает дыхание. Она поднимает глаза, наши взгляды встречаются, Вероника видит меня, понимает, что я там, рядом. «Это случится, – слышу я ее мысли. – Не сейчас, не так, но скоро».
Тебе меня не остановить.
Ее голос у меня в горле, ее слова срываются с моего языка. Слишком поздно я понимаю, что попала в расставленную ловушку, оказалась втянутой в ее мрачные тайны. Она поймала меня, связала, и назад пути уже нет. Меня все глубже и глубже затягивает на дно. Черная жижа проникает в каждую пору, залепляет глаза и рот, грозит поглотить меня. Я не могу дышать, скоро все кончится. Скоро все кончится. Если я этого хочу.
Я просыпаюсь от собственного крика.
– Я хотел спросить, не поможете ли вы мне кое с чем?
Лео стоит у меня под дверью. Носком ботинка выводит круги на земле. Я дрожу от холодного утреннего воздуха. Я вообще не хотела открывать, прекрасно зная, какое представляю собой зрелище с опухшим лицом и полопавшимися сосудами в глазах. Но тревога взяла надо мной вверх. Что, если что-то случилось, если ему нужна помощь? Откуда эта тревога? Что вызвало ее? Может, то, что Лео рассказал мне, а может, сцена ссоры между Филипом и Вероникой на кухне, а может, мои ночные кошмары. Скорее все вместе.