Но не получилось, не дотерпела, чуть–чуть не хватило, еще бы часочек, но нет… А гости то как обрадовались, вот еще одно развлечение на празднике, когда еще такое увидишь и услышишь, чтоб своим детям и внукам рассказать можно было. И менестрели проклятущие все запомнили, и записали, и разнесут по свету очередную чушь, очередное предсказание «знаменитой пифии Карвы». А все потому, что чушь сказанная во время таких приступов через несколько лет полностью сбывается, никогда сразу, но всегда сбывается. Раньше то, пока не научилась узнавать близкий приход очередного пророчества, много их было записано. И почти все, что были записаны ушлыми людишками и лохматыми менестрелями, сбылись…
И дева проснется, и жизнь усмехнется,
И время покатиться вспять…
И рваная радуга ливнем прольется
Раскрасить цвет мира опять.
И синие твари разрушат оковы,
И будет утрачен покой.
Под ЧЕРНОЙ луною рожденная снова
Откроет пути над землей.
И краски умрут, даже траур прозрачен,
Но наши знамена ЧЕРНЫ.
А меч встанет в круг, и путник удачен,
Он избежал пустоты.
И свяжутся нити и снов, и событий,
И Демон, рожденный звездой
Увидит дорогу. И снова удачен
Поход за самими собой.
Усталый художник найдет свои краски,
Цвет клином сойдется на нем.
И кистью своей нарисует корону,
Поднявшую деву на трон.
Последнее пророчество пифии Карвы
Я открыла глаза. Перед глазами была темнота, но не та темнота, которая бывает в темной комнате. Нет, это была полная темнота, и тишина… Темнота бывает разная, одна пугает, другая, словно режет на части, эта темнота обволакивала и успокаивала, мягко покачивала на волнах забвения и тихо шептала в ушко о вечности и вечном покое. Кто я? В голове что–то будто щелкнуло. Я — Анна, 42 года от роду… Так, с этим понятно… Теперь второй вопрос: Где я? Судя по моему самочувствию, пошевелиться не могу, руки, ноги, да и все тело, словно не мое — я в больнице. Такое со мной уже было, тогда пришлось научиться ходить заново. Глаза ничего не видят, наверное, еще и ослепла. Нет, не больница, как я помню, в больнице так темно и тихо не бывает, это я точно помню. А что я собственно помню?
Жаркий солнечный день. Стою у кромки тротуара, Мара сидит у левой ноги и энергично чешет за ухом. Поднимаю глаза на дорогу и вижу несущийся на меня огромный черный джип, перекошенное лицо подростка–водителя. Пытаюсь ногой оттолкнуть в сторону собаку. Удар… и… темнота. Господи… Марочка, девочка, где ты? Кричу мысленно, губы не открываются, язык не слушается, по щекам текут слезы… Но, все равно кричу… Внутри становится горячо и больно. От этой боли тишина, вдруг, отступает, и я слышу цокот коготков и знакомое посапывание. В пальцы правой руки утыкается влажный собачий нос. Чувствую, как моих ледяных пальцев касается теплый, нежный, влажный язык. Она щекочет усами ладонь и толкает мордой руку. Пытаюсь пошевелить пальцами — шевелятся! Рука постепенно оживает. Уже могу приподнять кисть и, опираясь на локоть, глажу теплый бочок, покрытый короткой, жесткой шерстью. Рука ритмично поглаживает собачий бок, спинку, когда Марыска привычно укладывается мне под бок, начинаю почесывать теплый, почти голый животик, с длинными, оттянутыми многочисленными щенками сосками.