— Мы вспоминаем о твоей матери, не отвлекайся. Чтобы объяснить её нелогичное поведение, приходится предположить, что эта база вовсе не принадлежала твоему отцу, как ты меня уверяешь. Вероятно, жена гипа боялась совсем другого — что укромное местечко занято настоящим хозяином, и решилась воспользоваться им лишь от безвыходности, желая любым способом спасти дочь. Я прав или нет?
Под куполом — молчание. Очевидно, жгучие вопросы внезапно кончились. Девочка стоит, опустив голову, и сосредоточенно разглядывает свои руки — будто вытек воздух, который только что распирал её щеки и грудь.
— В чем дело? — обрывает паузу Свободный Охотник. — Ты слушала меня или нет?
— Я… — вымучивает дочь гипа.
— Что?
— Я думаю, мама любила его, но он погиб, и ей было тяжело… из-за памяти о нем…
— Ты думаешь, она не прилетала сюда из-за воспоминаний о своём муже? — глухо уточняет Свободный Охотник. Голос его на мгновение слабеет. — О своём муже и твоём отце? — голос его ломает странная тоска.
Девочка неудержимо краснеет.
— Нет, с моим отцом у неё… как бы выразиться… ну, ничего хорошего у них не было, потому что она никогда не говорила о нем хорошо. И плохо тоже не говорила, и вообще, редко о нем вспоминала. У мамы был друг, о котором отец не знал, а тут в санатории они встречались. Понял? Ещё до меня. До войны.
Уже совершенно пунцовая.
— Откуда тебе это известно?
— Она личные записи с собой носила, никому не показывала, а я однажды подсмотрела, когда маленькая была. Только потом сообразила, что к чему. Я даже видела лицо этого человека. Его убили. Мама иногда плакала, из-за него плакала…
— Значит, владелец санатория был другом твоей матери? — Свободный Охотник, оказывается, уже не хмурится и не скучает, вовсе нет, он берет Хозяюшку в руки, весело притягивает её к себе. — Ну, наконец хоть в чем-то ясность настала!
— Я не знаю, кто из них был владельцем. Может быть все-таки моя мама купила эту базу? Когда-нибудь очень давно…
Он близко-близко: целует её в лоб, смотрит ей в глаза.
— Ты чего? — теряется она. — Ты не сердишься? Не сердись, просто язык у меня не поворачивался признаться. Кстати, вдруг этот санаторий родовой, но старого маминого рода?
— Мозги у меня прочистились, — невпопад сообщает он. — Умница моя, вот что ты сделала… Не бойся, твоих прав собственности на «Чёрную дыру» никто не посмеет оспаривать. Хозяйка здесь ты, была и будешь, что бы ни случилось.
— Нет, я дура. Взяла, и все разболтала. Ведь мама любила этого человека, понимаешь! Любила!
— А я тебя.
Улыбаясь во весь рот, он отпускает девочку и переворачивается на живот, с наслаждением погрузив лицо в плотную дурманящую тьму.