Ближе к осени, в пору уборки урожая, Агнета наняла двух батраков, а я получил повышение – спал теперь на хозяйской кровати. Вместе с хозяйкой, разумеется. Меня новая ступень карьеры не радовала и каждое воскресенье я откладывал одну-две монетки из получаемых от Агнеты сумм. Понимал: как только освоюсь, подучу язык, перестану выглядеть белой вороной, – надо уходить. Пробираться к своим, к русской границе.
Но судьба рассудила иначе и вместо того я попал совсем в другие края…
1705 год
В конце сентября в трактире Гледхилла случилась драка.
Трое местных, изрядно подпив, пытались меня избить. Повод был достаточно любопытный… Думаете, они ополчились на меня как на чужака и личность насквозь подозрительную? Нет, им было все равно. Или я своим присутствием порушил чьи-то планы жениться на Агнете и стать хозяином ее хутора? Может и порушил, но не это стало причиной мордобития.
Здешних кулачных бойцов оскорбил до глубины души тот факт, что я каждое утро чищу зубы толченым мелом при помощи самодельной зубной щетки из свиной щетины. Об этой странной, даже возмутительной привычке рассказали в трактире батраки из Солигхунда, и завсегдатаи постановили излечить от нее придурка Энгеля, выбив зубы.
Но что-то у них пошло не так – ни о каких приемах единоборств деревенские бычки понятия не имели, в отличие от меня, а тяжелая крестьянская работа поддерживала мои мышцы в тонусе лучше любого тренажерного зала.
Не обошлось без членовредительства. Вывихнутая рука и сломанная челюсть противников взывали о правосудии, и ленсман (приходившийся родственником одному из пострадавших) очень хотел засадить меня в кутузку, но не смог, – свидетели подтвердили, что не я стал зачинщиком ссоры, к тому же дрался один против троих.
Все же без последствий инцидент не остался. В октябре проходил рекрутский набор – королю требовалось свежее пушечное мясо в затянувшейся войне с русским царем. И мне выпал жребий идти в солдатчину. Судя по тому, как паскудно ухмылялся ленсман, без жульничества дело не обошлось…
В последнюю ночь, проведенную в Солигхунде, Агнета меня изумила.
Она плакала… нет, она попросту рыдала и рвала на себе волосы, а столько слов – горячих, сбивчивых – не произнесла вкупе за все время нашего знакомства.
Говорила, что любит меня, что не сможет без меня жить, что собиралась в ноябре справить со мной свадьбу. Ругала себя за медлительность в брачном вопросе (женатые мужчины рекрутский жребий не тянули, не знаю, только ли в тот раз или вообще).
Потом мы занялись сексом. И это был действительно секс – впервые! – а не привычное и механическое исполнение постельных обязанностей. После она не уснула, как обычно бывало. Говорила спокойно и деловито, что сейчас меня от службы не избавить, что прошли те времена, когда за полсотни марок можно было нанять вместо вытянувшего жребий рекрута какого-нибудь нищеброда (местное законодательство ничего не имело против таких замен), – война тянется не первый год и «лишних людей» в округе не стало. Но чуть позже она продаст урожай и продаст скотину, да что там, она весь хутор продаст, если будет нужно! И поедет в Карлскрону, и даст взятку кригкомиссару, и дольше пары месяцев моя служба не затянется.