Губы его раздвинулись в укоризненной улыбке.
— Напрасная трата времени, — произнес он на чистейшем иврите.
И в эту минуту из глубины моего существа восстал вожделенный утраченный рай: Бармалей, Африка, финики. Я едва не рассмеялся от счастья, но вовремя спохватился: мой смех мог обидеть врача.
Вернувшись вечером домой, я услышал по радио о смерти Корнея Чуковского.
Есть ли какой-нибудь объективный смысл во всем этом переплетении событий, фактов, ассоциаций и воспоминаний, я не знаю. Но для меня лично все это исполнено великого смысла.
В.: Можешь избавить себя от труда излагать его здесь. Мы предпочитаем, чтобы ты продолжал свои воспоминания, придерживаясь хронологии. Кто из писателей после Чуковского оказал на тебя влияние?
О.: Гончаров. Иван Александрович Гончаров. Его перу принадлежит один из самых ранних и самых сложных русских романов — «Обломов». Господи Боже! До чего потряс меня этот роман в юности, вернее, в детстве, потому что первый раз я прочел и осознал его лет в одиннадцать-двенадцать. Если мне еще предстоит воздать по заслугам Ш. Г., то в отношении Гончарова я уже выполнил свой долг.
В.: В чем это выразилось? Что ты сделал?
О.: Что я сделал? Чего только я не сделал для моего любимого «Обломова»! Я перевел его на иврит, написал предисловие к этому переводу, я первый представил «Обломова» израильской публике и затем постоянно возвращался к этой теме, я воспел его в стихах и прозе, в статьях и рассказах, я возвеличил его фигуру до размеров космических, я раскрыл тайный смысл его образа, его мистику и символику, я докопался до самых сокровенных его глубин…
В.: И все это собственными силами?
О.: Я улавливаю сарказм в вашем вопросе и тем не менее признаю, что он справедлив: был человек, который вольно или невольно помог мне в этом деле. Имя его, или, вернее, прозвище, Володя-Каменотес.
Я познакомился с Володей тридцать два года назад, в первые дни моей работы на стройке. Я был тогда совсем еще зеленый халуц[3], а он опытный и умелый строитель. Мне велели таскать камни на второй этаж. После пяти камней руки у меня были изодраны в кровь. Володя заметил мое бедственное положение и научил, как подымать тяжелый камень, как придерживать его у поясницы, не торопясь шагать по ступеням, не забывая при этом равномерно дышать. Со временем мы подружились и очень привязались друг к другу. Узнав, что я студент, Володя принялся изливать на меня бездну премудрости. Он действительно обладал незаурядными познаниями во всевозможных, подчас совершенно неожиданных науках, начиная от философии и кончая астрологией. Он был убежденный социалист и небрежно, как бы между прочим, цитировал Маркса и Ленина, но вместе с тем мог читать наизусть Блока, Есенина и даже Пастернака, который в то время вовсе не был столь широко известен.