Гвардейцы сидели белые как мел. И даже бесстрашный Богатырев устало вздохнул:
— Это похлеще Полтавской битвы будет!
* * *
Мутный рассвет еще не успел толком разогнать сырой ночной сумрак, как Богатырев, выглядевший, как всегда, удивительно свежим и бодрым — вопреки двум бессонным ночам, миновал караул Летнего дворца. Он прошел в желтый флигель и громко постучал в комнаты государева любимца Трубецкого:
— Иван, хватит дрыхнуть! Беги, доложи государю: семеновский лейтенант Серега Богатырев доставил трактат о мире.
Государь, накинув на себя шелковый камзол, принял Богатырева прямо в спальне. Он выхватил из его рук бумаги, нацепил на нос очки и, страшно волнуясь, стал лихорадочно вчитываться в строки. Расцвел улыбкой:
— Наконец-то! Двадцать один год борьбы кровавой, жизни многих подданных, повергнутых в жерло бойни, и вот… — Он взглянул на Трубецкого. — Пошли кого-ни будь за Меншиковым, а мы теперь же отметим…
Выпив вина, доверительно, как равному, сказал Богатыреву:
— Приобретение Балтики — это быстрое обогащение казны путем торговли, наукам развитие цветущее. Потомки, самые отдаленные, не устанут восхищаться подвигом нашим, будут рубежи западные сохранять. А королю свейскому Фридрикусу — посрамление. Ха-ха!
Богатырев, малость охмелев, вставил:
— Сказывают, ихний Лилиенштет плакал, когда под трактатом подпись ставил.
Петр хлопнул Богатырева по колену:
— Заплачешь, когда лучшие земли и рабов, их населяющих, отдаешь! — И сразу переходя на серьезный тон: — Лилиенштет — мужественный маршал. К поверженному врагу злобу питать непристойно. Вместе с другими иноземными гостями приглашу его праздновать викторию. Пусть сие случится двадцать второго октября — на день иконы Казанской Богоматери. К ней припадал, прося одаления врагов.
Когда прибыл запыхавшийся от подъема по лестнице грузный Меншиков, государь милостиво оставил в компании Богатырева. И более того, сказал:
— Ты, лейтенант, пренебрегая своей жизнью, шел ночным беспокойным морем, дабы мне быстрее радостную весть сообщить. За государем, знай, служба не пропадет. Жалую тебя капитаном. И присовокупляю золотую медаль.
Петр открыл стоявший на маленьком столике у окна большой палисандровый ларец, в котором желтовато отсвечивали медали разного размера. Выбрал довольно большую, обнял Богатырева, молвил:
— Выбил нарочно, дабы знаменовать викторию нашу. Тебе первому, капитан, вручаю. Остальным — двадцать второго октября.
— Следует обмыть награду! — загоготал Меншиков. Он протянул наполненный лафитник. — Опускай золото, герой!