Командир русского флота в Северной войне, а с 1718 года президент Адмиралтейств-коллегии граф Федор Матвеевич Апраксин возвращался из Красного Села. На рассвете прошел короткий, но обливной дождик. Теперь же небо расчистилось, золотыми столпами падал среди стволов деревьев солнечный свет, пробивал в низинах молочный пар, весело блестел на черных ветвях дуба и тяжелой изумрудной хвое вековых сосен.
Граф залюбовался в открытое окно кареты на игру теней и света, на сияющий перламутром небосвод. Вдруг его внимание привлекла странная картина, своей необычностью так не вязавшаяся с прелестным ноябрьским утром. Возле дороги к могучей сосне был привязан мужчина, испускавший громкие вопли.
Граф приказал кучеру остановиться, вытащил пистоль и, осторожно озираясь, подошел ближе к несчастному. Тот был раздет до исподнего, парик валялся рядом, из носа на рубаху натекла кровь. С изумлением граф узнал в сем человеке государева бриллиантщика Рокентина.
Распухшими, кровоточащими губами Рокентин выдавил из себя такое, что заставило побледнеть видавшего виды бесстрашного адмирала.
Роскошная жизнь графа Апраксина своим размахом поражала воображение одних, вызывала зависть других, но всех восхищала. Его дом, в два этажа, с высокими итальянскими окнами, с пилястрами и лепными карнизами, с многочисленными службами, тянулся вдоль Невы (теперь на этом месте стоит Зимний дворец). При доме был разбит обширный сад с беседками, гротами, фонтанами.
Вот сюда граф привез избитого и растерзанного Рокентина. Слуги бережно снесли его в комнаты, раздели, разместили на громадном ложе под шелковым с кистями балдахином. Доктор, немец Иоганн Спектор, внимательно осмотрел раны, наложил на разбитую губу шов, промыл спиртом нос и заверил:
— Сей ран не есть опасность!
Поскольку дело касалось интересов самого государя, то еще загодя был послан к нему камердинер в Зимний дом, куда тот только что перебрался из Летнего дворца.